— Вот и прекрасно, делайте так. И еще, Михаил Илларионович, ныне ж в церкви Зимнего дворца отправить благодарственный молебен при пальбе всех адмиралтейских и крепостных пушек, чтоб было так, как и при батюшке, царствие ему небесное, — перекрестилась императрица и наконец обратила внимание на безмолвно стоящего полковника Салтыкова: — Что, сынок, небось рад за отца? А?
— Очень рад, ваше величество.
— Вот его пример тебе в науку.
— Истина ваша, ваше величество.
— Чтоб был в церкви, вместе поблагодарим Бога за преславную викторию. — Императрица ласково тронула щеку полковника мягкой ладонью. — Ступай, сынок.
Иван Петрович вышел от императрицы с головокружением от свалившегося на него счастья — лицезреть, говорить и даже осязать на щеке монаршую длань. Кому выпадает такое в жизни?
15. Спасение Фридриха
— Я бы на месте главнокомандующего пошел сейчас на Берлин, — сказал Фермору его генеральный дежурный, вызвав улыбку у генерала.
— Может, ты и прав, сынок, — вздохнул Фермор. — Но почему именно мы должны гнать врага? А где же наши союзники? Мы в течение одного месяца, точнее, даже трех недель выиграли два таких сражения — Пальцигское и Кунерсдорфское. Пора, наверно, и австрийцам что-то сделать для общего дела.
— Но этим мы даем Фридриху передышку, и я уверен, он ей воспользуется в полную меру.
Подполковник Суворов был прав. Но где, когда, какой генералитет слушал подполковников?
Секретарь короля де Катт ни на секунду не покидал своего повелителя, и даже ночью, когда они укладывались спать, он подолгу прислушивался к дыханию короля.
Пистолеты, как и советовал Притвиц, де Катт спрятал под свою постель, хотя на них спать было и не очень удобно, но всякий раз, укладываясь, щупал: все ли на месте. Но он знал, что у Фридриха во внутреннем кармане есть яд, и поэтому любой шорох на ложе короля мгновенно будил секретаря, прогонял сон.
— Ваше величество, я здесь, — напоминал де Катт. — Чем могу?
— Спи, — бормотал недовольно король.
Днем де Катт наблюдал за каждым движением короля: не полезет ли он за пазуху за злосчастным пузырьком? И писал министру Финкинштейну: «Его Величество находится в унынии, которое не может не вызвать бесконечного огорчения в тех, кто имеет честь быть к нему приближенным… Положение дел признается почти отчаянным, и сообразно с этим все и поступают».
Каждое утро, едва проснувшись, Фридрих спрашивал:
— Ну как? Идут?
Получив ответ, что враг все еще находится на Кунерсдорфском поле, Фридрих удивленно пожимал плечами:
— Ничего не понимаю.
Но уже на третий дань, вызвав Финка, допытывался:
— Сколько собрали?
— Уже под ружьем более десяти тысяч.
А 5 августа министр Финкинштейн получил от короля письмо: «Если русские перейдут Одер и станут угрожать Берлину, мы вступим с ними в бой скорее для того, чтобы умереть под стенами нашей родины, нежели в надежде их победить. Я решил погибнуть, защищая вас».
Именно в этот день русская армия наконец ушла с бранного поля, предав земле павших, и по двум мостам вступила во Франкфурт-на-Одере уже вторично.
Еще не успели выздороветь все раненые при Пальциге, как к ним добавилось более десяти тысяч раненых под Кунерсдорфом. Совестливого Салтыкова они вязали по рукам и ногам. И когда на следующий день после сражения к нему явился Лаудон с предложением преследовать короля, граф спросил его:
— А на кого я оставлю раненых?
— На лекарей, ну и на охрану.
— Охрану? Что с нее толку? Когда мы бились на той стороне с королем, Франкфурт захватил Дона. Вся наша охрана была или побита или разбежалась. И он бы перебил русских раненых и больных, не разгроми мы в тот день Фридриха. Увидев через реку бегство своих войск, Дона благоразумно ретировался из Франкфурта, не успев напакостить нам.
Однако 11 августа, разместив во Франкфурте раненых и дав несколько отдохнуть армии, Салтыков в сопровождении эскадрона охраны отправился в город Губен для свидания с австрийским главнокомандующим Дауном.
Австриец встретил Салтыкова учтиво и после обмена приветствиями заявил:
— Вы и ваша армия столь блестящими победами вполне заслужили отдых, настало время трудиться нашей армии.
— Спасибо, ваше сиятельство, за высокую оценку нашего труда. Но не пора ли нам действительно, объединя наши армии, покончить наконец с прусским королем?
— Но у меня еще забота принц Генрих, ваше сиятельство. Он достаточно силен, и Силезия не может быть покойна от его притязаний.
— Но если бы мы разбили Фридриха, — сказал Салтыков, — мы могли б тогда идти куда б захотели — к Берлину, в Саксонию или в Силезию на принца Генриха. И сразу бы ускорили окончание войны.
— А может, нам сделать так, ваше сиятельство: мы пошлем небольшой отряд на Берлин, составив из ваших и наших полков. Его бы возглавил генерал Гаддик, который в прошлом году уже был в Берлине. А мы бы с вами пошли в Саксонию. Король когда еще оклемается после разгрома, а мы бы не допустили его соединения с Генрихом.
— Нет. Я не могу вести свою армию в Саксонию.
— Почему?