Салют из тринадцати орудий

И всё же Фокс прождал на три крена больше, чем следовало. Доска выдержала два необычно сильных рывка, когда корабль вошел в заросли водорослей, но на третьем слетела со стола, разметав фигуры по всей каюте. Помогая собирать их, Стивен заметил:

— Вы снова чистите свой «Мантон» [17], как я заметил.

— Да. Замок такой тонкой работы, что не хотелось бы доверять его кому-то еще. Как только море образумится, нужно вернуться к нашему состязанию.

Фоксу принадлежали две винтовки, а также несколько охотничьих ружей и пистолетов. Стрелял он очень хорошо, лучше Стивена. И хотя Стивен вряд ли смел надеяться на улучшение своих навыков игры в шахматы, но в стрельбе из пистолета Фокса превзойти мог. Потренировавшись, он мог бы неплохо справляться и с винтовкой. До того он имел дело только с охотничьими или обычными армейскими гладкоствольными ружьями.

— Как думаете, они закончили на палубе? — поинтересовался Фокс. — Вроде бы топота стало меньше.

— Сомневаюсь. Капитан Обри, разумеется, послал бы мичмана сообщить нам об этом.

Меньше топота, никаких выкриков — ни звука, кроме яростной работы над баркасом. Лишь побледневший, истекающий по̀том плотник ругался: «Всегда говорил, что обшивать медью шлюпки — долбаный бред. Уж конечно, их долбаные днища гниют под медью, а ты этого не видишь». Остальные полностью сосредоточились на шлюпках — десятивесельном пинасе, десятивесельном катере, четырехвесельном тузике и даже личном ялике доктора, которые буксировали корабль. Гребцы привставали с банок, едва не ломая весла. Взгляды всех, кто не трудился со столь страстным усердием, сдвинулись со шлюпок на крутой берег острова, а потом от берега — на борт корабля, чтобы сравнить движение вперед со сносом вбок.

Буксировка поначалу шла хорошо, но теперь корабль вошел в зону замедляющих ход водорослей. С учетом того, что прибрежное течение усилилось, стало ясно — шлюпки не могут тянуть «Диану» вперед с той же скоростью, что волны гонят ее к берегу. До обрыва утеса и открытого моря за ним оставалась всего четверть мили, но такими темпами невозможно пройти их до удара о берег. Якоря приготовили к отдаче, но лот не давал надежды на подходящее дно, да и вообще хоть на какое-то дно. Матросы стояли вдоль борта с шестами, чтобы оттолкнуться от скалы, но так можно выиграть не больше минуты или около того. Берег становился все ближе и ближе с каждой чудовищной волной.

Джек бросил взгляд на вершину утеса. 

— Держать курс, — проревел он рулевому старшине, хотя бедный потрясенный моряк стоял в нескольких футах от него. 

Нарождающийся ветерок, который, как заметил Джек, шевелил траву на краю скалы, подул вдоль склона. Он шевельнул грот-брамсель и стих. Снова вернулся, почти наполнил все три брамселя и марсели, снова и снова, и даже нижние паруса надулись. Корабль явно набирал ход, поднялось веселье.

— Тишина на палубе, — проревел Джек. —На брасы. — И приказал рулевому: — Руль под ветер.

Со шкафута примчался плотник.

—Будет плавать, сэр.

— Спасибо, мистер Хадли. Мистер Эллиот, спустите баркас на воду. Команду в него, прыгайте, прыгайте, говорю!

Матросы действительно попрыгали в баркас, но даже гребя как сумасшедшие, они не успевали дойти до буксирного конца, прежде чем корабль, убираясь от прочь страшного берега, набрал такой ход, что канат обвис.

— Мистер Эллиот, — скомандовал Джек, когда остров остался за кормой, а палуба наполнилась ухмыляющимися матросами, хохочущими и поздравляющими друг друга в общем галдеже необычной радости, — курс норд-ост-тень-ост. Команда может обедать, как только шлюпки поднимут на борт. Мистер Беннет, — позвал он мичмана, — передайте доктору Мэтьюрину мои наилучшие пожелания, и если он свободен, я хотел бы показать ему северную часть острова Инаксессибл.

Джек Обри сидел в своей части кормовой каюты, не только созерцая кильватерную струю фрегата, тянущуюся и тянущуюся далеко на норд-вест, но и размышляя над множеством вещей. Каюта, пусть и разделенная продольной переборкой для размещения посланника, все равно оставалась уютной и просторной для человека, выросшего в море. Здесь хватало места, чтобы задуматься о многом, и не только места, но и тишины, и приватности. Тишины, стоит сказать, относительной — штаги, ванты и бакштаги устанавливали заново после опасной перегрузки у Тристан-да-Кунья. Никто, тем более Джек Обри, не мог ожидать, чтобы такелаж устанавливали без рева и окриков. А у боцмана Крауна голос больше подходил для линейного корабля, причем даже первого ранга.