Сальфарады

А следом серебристая жидкость, бывшая телом каломели, с вдохом юноши, вошла в его рот и ноздри. Из глаз и рта его вырвались вспышки света, и тут же Том точно обмяк, а глаза, его все еще ярко сияя, широко распахнулись. Остальные каломели вдруг дернулись и звуки их песни заполнили все пространство, отдаваясь от хрустальных стен и, казалось, проникая в наши головы. Когда же их голоса смолкли, Том – или тот, кто вошел в его тело, – глубоким, чужим голосом произнес:

– По пути среди ваших бед и горестей вы коснетесь деяний рожденных алчностью и, пройдя через южные горы Мор, отыщите древний храм, что покоит в себе великую тайну. Там вы узрите истинный облик смерти. Лишь заглянув ей в глаза, вы обретете понимание. Монах с синим пламенем на ладонях – тот, кто послан спасти вас.

Призрачный свет в глазах Тома угас, и юноша замертво повалился на белый пол.

– Вы получили ответ, – мягко проговорил вышедший из тела каломели. – Плата получена. Можете возвращаться, время вашего пребывания здесь почти подошло к концу. Мы позаботимся о нем, – он, переливаясь серебром, навис над Томом. – Прощайте. И да благословят вас три веха: духи тумана, стражи огня, покровители земли. Ступайте.

Дедушка взял меня за руку, крепко сжимая запястье, и потянул за собой к хрустальной сфере, что должна была вернуть нас обратно. Я обернулась и успела заметить, как каломели подняли безжизненное тело Тома, унося его в белесую дымку серебра, после ступив в мягкий омут поглотившей меня сферы. Внутренности опалило огнем, когда, оказавшись на поверхности, я сделала глубокий вдох, показавшегося мне наполненным множеством тонких иголочек воздуха. Только спустя несколько минут, я смогла вновь привычно дышать, почти не ощущая в носу жжения.

Едва выбравшись, дедушка быстро пересказал остальным ловцам о произошедшем во дворце каломели и вытащил из мешка карты, разложив их прямо на земле. Много времени ушло на просчет самого лучшего пути до гор, о которых упоминал оракул, но еще больше на сам путь. По пути мы проходили через множество деревень и поселений, поглощенных нападением сальфарад. Если кто и выжил из их жителей, то явно покинули свои дома, спеша отыскать безопасное место, где можно было бы скрыться. Если такое, конечно же, еще есть. Сами мы лишь единожды утратили осторожность и столкнулись с двумя сальфарадами, что в считанные мгновения отобрали жизни большинства ловцов, прежде чем их удалось одолеть, одного пронзив отравленной стрелой, а другого сбросив с обрыва.

Нас осталось лишь шестеро, когда мы добрались до леса, среди вековых деревьев которого отыскали могучий давно заброшенный храм, напомнивший мне замок, обитель древних богов, такой он был громадный и величественный. Точно призрак великих эпох, утопающий в голубовато-сизой дымке стелящегося с покрытых густым лесом холмов тумана. На крышах и балконах давно поросли буйные заросли и молодые деревца, но храм все равно выглядел увядающим, точно из него медленно утекала душа, оставляя за собой лишь серые пятна плесени и желтый налет на некогда бывших белоснежно-голубыми колоннах. Массивные ступени увлекали нас вверх к громоздким дверям. Наши шаги гулко отдавались в пустынных коридорах, стены которых покрыты мхом и ржавыми потоками воды, просачивающейся сквозь щели под потолком.

Перед одним из залов, дедушка остановился, оборвав свое тихое ворчание, что как в таком месте может кто-то жить, и прислушался. После, велев мне оставаться снаружи, переступил порог огромного зала, едва освещенного проникающим сквозь увитые плющом окна. Ловцы последовали за ним. Выглянув из-за угла, я смогла углядеть возвышающийся постамент, занимавший практически всю дальнюю стену, а на его вершине сидел человек в коричнево-золотых одеждах. Капюшон едва скрывал его чисто выбритую голову, увенчанную чем-то тонким, вроде обруча, поблескивающим в полосках проникающего света. Пояс его перехватывала бледно-песочная веревка, а по лицу было невозможно понять, что он думает и чувствует.

Глядя в почти неразличимые с такого расстояния глаза монаха, я вдруг со всей отчетливостью осознала, что он – наша последняя надежда, наша святая надежда. Поняла, что всему кошмару пришел конец. Поверила, что этот человек, с безмятежным спокойствием восседающий на каменном постаменте, спасет нас. Слезы навернулись на глаза, защипало в носу. Воспоминания пережитых бедствий и потерь волной обрушились на меня, сметая последние остатки сдержанности и отстраненности, в которые я силой запихнула остатки рассудка, чтобы не лишиться его от съедающего ужаса, что в любой момент я могу быть сожрана ненасытными тварями.

Я почувствовала себя свободной.