Салават Юлаев

— Эдак нас всех повесишь! — неожиданно для Чики вступился Лысов. Он тоже не стал бы бороться против Пугачёва за Чику Зарубина, но Чика, как и Овчинников, спорил с казаками об уходе на Яик… Надо было ему доказать, что казацкие интересы едины, что Чике ради спасения шкуры надо держаться вместе со всеми, да к тому же следовало одёрнуть и своевольного Пугачёва, который почувствовал себя вправду царём.

— Ты, государь, казаков не трожь! — поддержал Кожевников.

— Ты казаками силён, помни! — сказал старик Почиталин.

Они все снова пошли в наступление, ощерились:

— Мы на горбах тебя носим, да ты же и чванишься! — выкрикнул первый Лысов, перестав притворяться и разыгрывать верноподданного.

— Чем ты был?! Ведь на Яик пришёл — и рубахи не было в бане сменить, — подтвердил Кожевников.

— Голяк! — заговорили все разом, кроме Чики и младшего Почиталина, стоявших с опущенными головами.

— Голяк голяком! Тебе что терять? Всей скотины — блоха на аркане да вошь на цепи, а у нас, вишь, дворы, деньжонки…

— Был голяк, да себе хозяин, не крепостной, — дрогнувшим голосом сказал Пугачёв. — А теперь вы меня…

— Да что тебе надо?! — нетерпеливо перебил его Лысов. — Сладко кушай да мягко спи, принимай земные поклоны да ручку жалуй для целованья.

Пугачёв усмехнулся.

— А вы будете войском владеть?! — спросил он. — Пустая башка! Мыслишь, что для того я встал, чтобы жрать, да жиреть, да спать на пуху?! Пень ты гнилой! Я всему народу добра хочу, об народе пекусь, а вы для себя — все за пазуху, все за пазуху. Живодавы, воры!..

— Ну, ну, потише!.. Ты!.. Ваше величество! — резко остановил Лысов, отступая.

Для Лысова, как и для всех окружающих казаков, в этот час Пугачёв перестал быть царём. Отношения обнажились… Это была борьба двух столкнувшихся воль — кто кого сломит…

Пугачёв тоже понял, что уступи он сейчас — и его окончательно подчинят.

«Яицка сволочь! Где вам против донского орла! — подумал Пугачёв. — У нас на Дону Степан Разин — почётное имя, а тут у них будто брань какая!.. Со Степаном не шли, а тут…»

— Чаете, что сковали?! Сковали меня?! — с угрозой спросил Пугачёв. — А чем сковали? — Он стоял прямо, уперев руку в бок, говорил спокойно. — Именем царским в неволю взяли — словно уж откупили?! Да подняли не по себе, голубчики вы мои, килу наживёте! Народу — не вы одни — набралось: татары, чуваши, бегла заводчина, помещичьи мужики, а вы к чему подбиваете?! Бросить их всех да бежать на Яик… Там уж я ваш?! Уж там буду точный невольник! От солнышка и от звёзд хотите затмить!.. Якимка Давилин от вас, как пёс, надо мной приставлен, к родному царю народ не пускает!.. — со злостью сказал Пугачёв.

— Я пёс?! Что ты, государь?! — вставил с упрёком Давилин, всё время хранивший молчание. Он был «дежурный», всё время бывал с Пугачёвым и, чем бы ни кончилась эта борьба, не хотел потерять доверия своего «государя».

— По шерсти кличка — Давилин! — продолжал Пугачёв. — Давить, давить, задавить!.. До сына теперь добрались… Не отдам! Не отдам Трофима! Отрешусь от царского званья… Вот тут оно мне, на горбу, как гора лежит… Падаль, немец удавленный… Имя в могиле стухло, черви его сглодали, а я носи для вашей корысти кусок мертвеца в живом сердце?!

— Ваше величество, погоди, — примирительно вступил Коновалов, желая утихомирить вспышку.

— Про Степана Разина слышал, Василий? — повернулся к нему внезапно утихнувший Пугачёв.

— Ну?!

— В царя Степан не игрался. Ломил медведем — в том сила была… Алтари топтал…

— Ну?! — поощрил Коновалов.

Пугачёв словно забыл о ссоре и сказал просто, как бы давно решённое для себя:

— К народу от вас уйду. Народ меня не Петром — Емельяном примет. Не царь — Емельян Пугачёв, всей голутьбы атаман… Вот сейчас пойду крикну народу…

— А мы тебя свяжем! — степенно и полушутя сказал Коновалов. — Мы-то присягу Петру принимали, не Емельяну.

— Народ не даст. Народ вас самих разорвёт! — снова повысив голос, выкрикнул Емельян.

— Потише ори! — одёрнул его Лысов. — Кто разорвёт нас, кто? Что за народ? — насмешливо спросил он. — Яицкие казаки — народ! Нами ты и силён, а не сволочью крепостной, не башкирцами, не киргизом… Нам ты надобен, а без нас ты каторжник, тень от вчерашнего дня. Тьфу!.. В рот — кляп, руки — за спину, увезём на Яик, да и шабаш! Уж карета вашего величества запряжена стоит…

Емельян стукнул по столу кулаком.

— Молчи, собака! Сами призвали меня, так слушать!

Он выхватил из-за пояса заряженный пистолет. Лысов отступил. Круглые, как у совы, наглые глаза его хищно сузились и налились кровью.

— Яким! — крикнул он, обернувшись к Давилину. — Верёвку! Емельку вязать, Пугачёва!

Трушка схватил со стены саблю, с лязгом вырвал её из ножен и, весь дрожа от волнения, стал рядом с отцом…

Дикая, тупая злоба на взбунтовавшегося «царя» и его сынишку закипела в Лысове.

— А-а… змеёныш! — процедил он сквозь зубы, рванув из-за пояса пистолет.

— Лысов, стой! — в испуге выкрикнул молодой Почиталин.

— Митька!! — крикнул, кидаясь к нему же, Чика Зарубин, желая схватить его за руку, но он не успел: сам Пугачёв шагнул и выстрелил в грудь Лысова…

Казак повалился, выронив свой пистолет.