Читаем Салават-батыр полностью

Я был малец, когда твоя родная матьДала тебе меня поцеловать.Главу мою такыем украшала,Зятьком любимым называла.Я знаю, что от поцелуя моегоНе вспыхнуло твое лицо.И с губ твоих не сорвалось ни звука.Был я мал, и ты — невелика.Дремали в тот миг ребячьи сердца.Но детство кончилось, и я прозрел,Едва тебя, красавицу, узрел.Подобно солнцу из-за гор УралаЗарею алой ты предо мной предстала…

Зюлейха тоже не осталась в долгу у жениха и, заглядывая ему прямо в глаза, мелодичным голосом пропела:

От зноя летнего струится воздух на лугу.Когда же ветер наконец прохладою повеет?Боясь нарушить тишину, молчу.Да разве ж сердце я унять сумею?

Салават расчувствовался.

— Спрашивай — не спрашивай у своих родителей разрешения, все равно ты моя. И я не хочу ни от кого скрывать то, что у меня душе.

Знай же, Зюлейха моя, как яВ пламени любви своей сгораю.Нужных слов не находя,Пред тобою голову склоняю.Мне бы в песнях воспеть тебяИ без устали о страсти твердить,Я бы спел, да скованы уста.От любви онемел мой язык.

Взволнованная пылким признанием юноши Зюлейха уткнулась ему в грудь и, всхлипнув, сказала:

— Атай-эсэй меня, верно, потеряли. Пойдем к ним, а?

— Так ведь я ж без гостинцев приехал, — спохватился Салават. — Как же я твоим родичам на глаза покажусь?!

— Ты и сам для них кустэнэс, — успокоила его Зюлейха и потащила за собой.

В тот же месяц сыграли большую и шумную свадьбу, после которой Салават увез юную жену к себе.

<p>IX</p>

Зюлейха выросла в достатке и родительской ласке, не ведая никаких забот. Но, несмотря на это, она была приучена к любой работе и поэтому с ролью килен в новой семье освоилась довольно легко. Ее не нужно было ни о чем просить. Никто ей ни о чем не напоминал. Зюлейха сама знала, за какую работу браться. Встав поутру, она, подхватив на бегу ведра и коромысло, спешила к речке, после чего ставила самовар и принималась готовить утренний ашхыу. С тем же усердием молодая килен занималась приготовлением обеда.

Пока в котле варилось мясо, Зюлейха ловко раскатала тесто и нарезала халму. Вынув из горячего бульона куски мяса и сложив их горкой в большой деревянный табак, она позвала свекровь:

— Кэйнэм, попробуй-ка. Может, еще чего в хурпу добавить?

Азнабикэ тут же откликнулась. Она зачерпнула ложкой жирный, наваристый бульон, приправленный перцем и разжиженным курутом, подула несколько раз и, попробовав, улыбнулась.

— Хорошо, киленкэй, в самый раз! Отцу Салауата, я думаю, тоже понравится, — одобрила она и тут же, нисколько не скрывая своего восхищения, спросила: — Кто ж тебя всему этому научил, милая моя?

— Эсэй, — зардевшись от смущения, ответила Зюлейха.

— Да уж, верно говорят — какова мать, такова и дочь, — заключила Азнабикэ и, расстелив на траве скатерть-ашъяулык, принялась разбирать и расставлять сэуэтэ вместе с деревянными ложками. Вдруг она приостановилась и, обращаясь к обеим кюндэш, занимавшимся раскладыванием на ылаше только что отжатого пресного курута, громко сказала:

— Сейчас обедать будем. Бросайте-ка свою работу и пособите нашей килен!

Мюнию такое обращение сильно задело.

— Ты что это, верно забылась, приказывать мне вздумала?! Будто не я старшая жена, а ты, — протараторила она, чуть не задыхаясь от возмущения.

Как раз в тот момент к большой юрте подошли Юлай с Салаватом. И Мюния, всем своим видом показывая, что она в семье главная, поднесла мужу медный кумган. Полив Юлаю на руки, она подала ему полотенце и, прежде чем он сел, взбила его подушку.

— Ну, атахы, занимай свое место, — торжественно произнесла Мюния.

Сама она расположилась справа от мужа. Рядом с нею пристроилась средняя жена, а Азнабикэ уселась по левую руку Юлая. Вслед за женами стали рассаживаться прочие домочадцы.

— Бисмиллахир-рахманир-рахим! — сказал отец семейства и первым потянулся к деревянному блюду с дымящимися кусками мяса. Дождавшись наконец, когда он выберет и возьмет свою часть, остальные словно ожили.

— Бисмилла, бисмилла, — торопливо приговаривали они, с вожделением протягивая руки к мясу. Каждый норовил отхватить кусок с косточкой.

Перейти на страницу:

Похожие книги