Сакура

Окуно подошел к Кьоко вплотную, положил ей руку на плечо, чтобы успокоить. Но Кьоко неожиданно припала к нему, и плечи ее задрожали еще сильнее.

— Ну не надо так… Успокойтесь, Кьоко-сан… — Он начал гладить ее голову, как будто она была маленькая. — Найдем, сейчас мы ее найдем. А может быть, и сама придет. — И оба взглянули на дверь, словно именно в эту минуту Мика могла ее отворить. Кьоко всхлипнула еще раз и перестала плакать. Села прямо на постель, вытянув ноги.

— Последние дни она была какая-то не такая, как всегда. Задумчивая, молчаливая. Часто бродила по туннелям. Я предчувствовала: что-то случится, вот и случилось…

Загадала загадку малышка! Окуно рассуждал вслух, высказывал и анализировал разные варианты. Кьоко не покидала мысль о несчастном случае, и она снова начинала плакать. Окуно Тадаси успокаивал ее, как мог, а потом предложил отправиться на поиски.

Кьоко благодарно посмотрела на него, исчезла за ширмой, а мгновенье спустя вышла из-за нее переодетой в кимоно.

Главный туннель, несмотря на то что был уже поздний час, наполнен был шумом и гамом. Эскалаторы и другие движущиеся дорожки несли куда-то тысячи людей, надрывались транзисторы, каждую минуту раздавался грохот электропоездов, пролетавших за невысокой легкой оградой. Разве в этом хаосе найдешь ребенка? Кьоко прижалась к Окуно Тадаси, словно и сама боялась затеряться в бесконечном людском потоке.

— Маленькая моя вишенка… — шептала она. — О горе!

— А где она последнее время бродила? — спросил Окуно.

— У станции Мейди.

Отправились туда. Сошли с тротуара на бетонный перрон. Станция ничем не примечательная. Серые стены с рекламными плакатами и схемами линий метро. Переход на другую сторону под колеей.

— И часто она сюда приходила?

— Частенько.

— А что ее здесь привлекало? Не знаете?

Кьоко остановилась, приложила палец к губам.

— Погодите, Окуно-сан… Я ей рассказывала о сакуре…

А она все расспрашивала… На этой станции был когда-то выход к парку Мейди. А там — сакура…

— И вы думаете, Мика-тян могла…

— А что? — Страшная догадка промелькнула в глазах Кьоко. — Она ведь ребенок!

Окуно Тадаси долго стоял молча. Если девочка каким-то чудом выбралась на поверхность… то какое чудо сможет спасти ее? Она уже получила бог знает сколько рентгенов… Но где она нашла выход?

Они отправились к лестнице, по которой токийцы в добрые времена спускались к станции. Теперь она была перекрыта пластиковым щитом — Окуно хорошо знал это. Жаль, что здесь темно, можно было бы заметить следы на пыли.

— Окуно-сан! — воскликнула Кьоко, сжав его локоть. — Вот, смотрите!

Тадаси поднял голову и увидел щель. Узкая темная вертикаль отделяла щит от четырехгранной колонны. Отодвинуто!

Поднялись на несколько ступенек и отчетливо ощутили ток воздуха. Окуно бросился вверх, прижал ладони к щиту и легко отодвинул его к колонне — приостановил поток отравленного радиацией воздуха. Оперся спиною о щит. Кьоко подошла к нему так близко, что он почувствовал ее горячее дыхание.

— Пустите меня, Окуно-сан, я пойду за нею!

Он развел руки, преграждая ей путь:

— Вы с ума сошли! Это же смерть!

— Ну и что! — с удивительным спокойствием ответила Кьоко. — Вместе с ней… моей вишенкой… А зачем мне пожизненное заключение? Пустите!

— Не пущу! Нужно взять респираторы… Кьоко-сан, респираторы!

Она сжала его плечи, силясь оттолкнуть:

— Я бегом! Схвачу ее на руки… Тадаси-сан, каждая секунда дорога!

— Ну тогда вот что — оставайтесь здесь, я пойду…

Окуно отодвинул щит и бросился в проход — вверх, на поверхность земли. Его обдало теплым, влажным воздухом, сердце отчаянно забилось, и он подумал: «Неужели это я? С ума сошел!»

Кьоко бежала следом за ним, но догнать не могла. Серебристая ночь окутывала безлюдный город — кажется, где-то там, за темной стеной парка, взошла луна. Стояла немая, ничем не нарушаемая тишина, и эти двое не могли даже всколыхнуть ее, словно ке ступали по гравию, которым усыпана была широкая аллея, а летели по воздуху бестелесными тенями.

Кьоко все-таки догнала Окуно, протянула ему руку, и он с готовностью сжал ее, будто ждал этого. Шли молча, прижавшись друг к другу. И эта аллея, и темные кустарники по сторонам, и высокая арка из оструганных стволов — все было как во сне. Кьоко казалось, что она уже переживала это в каком-то бреду.

— Окуно-сан…

Он поворачивает голову и молча смотрит на ее точеный профиль, и какое-то необъяснимое, но волнующее чувство охватывает все его существо.

— Окуно-сан…

Он осторожно сжимает ее нежную руку, шепчет:

— Тише, тише, Кьоко-сан…

Шепчет и думает: каким числовым кодом и кто смог бы передать это, именно это состояние души?

Впереди показались размытые сумерками контуры легких храмовых строений. Окуно Тадаси вытащил блокнот, написал несколько иероглифов. Вырвав листок, подошел к ближайшему кусту и пристроил его между ветвями. Кьоко все это наблюдала молча, а когда листок забелел на темном фоне деревьев, спросила:

— Зачем это, Окуно-сан?

— Это молитва.

Узкая тропинка повела их сквозь кустарник, они шли, снова взявшись за руки и прислушиваясь к ночным шорохам.