Японские предприниматели радели о расширении производственных мощностей, гипнотизировали себя цифрами роста валового внутреннего продукта. Но чем гуще становился лес заводских труб, тем болезненнее сказывалось отставание социальных тылов, давала о себе знать нездоровая концентрация индустрии и населения. Японские дельцы куда щедрее, чем их западные соперники, вкладывали средства в обновление техники и технологии. Зато они были слишком скупы в затратах на все то, что обслуживает производство и самого труженика. Рывок индустрии к переднему краю научно-технического прогресса был совершен за счет отставания транспортной сети, коммунального хозяйства, жилищного строительства. Уже говорилось, что на социальные нужды в японском бюджете выделяется в два-три раза меньше средств, чем в других развитых странах.
С территорией «Экспо-70», именовавшейся «городом будущего», почти соседствует поселок Амагасаки. Здесь воочию видишь отрицательные последствия происшедших перекосов. Амага саки – это чудовищная теснота. Именно здесь, в Тихоокеанском промышленном поясе, на пяти тысячах квадратных километров вынуждены жить и трудиться 50 миллионов человек. Это место, где земля оседает, потому что для промышленных нужд из почвы выкачано слишком много грунтовых вод. Наконец, это воздух, отравленный дымами тысяч труб, родивший новую болезнь – «астму Амагасаки».
К числу стихийных бедствий, издавна угрожающих Японии, добавилось еще одно. Новоиспеченное слово «когай» (его употребляют вместо громоздкого термина «загрязнение природной среды промышленными отходами») стало в 80–90-х годах таким же ходовым, как в 50–70-х годах было слово «ВВП». Последствия нездоровой концентрации промышленности, бесконтрольного роста городов стали в наш век общемировым явлением. Но чтобы представить себе, насколько страдает от этого Япония, недостаточно лишь сопоставить с ведущими индустриальными странами объем ее валового внутреннего продукта как основного показателя экономической активности.
Чтобы понять остроту проблемы «когай» для японцев, считает шведский экономист Хакан Хедберг, нужно посмотреть, сколько ВВП приходится на каждый квадратный километр за вычетом непригодных к освоению горных склонов и возделанных полей. По расчетам Хедберга, такое «пространство для работы и жизни» составляет в Японии 46 тысяч квадратных километров. Это почти столько же, сколько в Англии, и в сорок раз меньше, чем в Соединенных Штатах. К 80-м годам наращивание производственных мощностей дошло до критического рубежа, когда обозначилась нехватка земли, воды и даже воздуха. Количество производственных отходов достигло нынче 450 миллионов тонн в год, да бытового мусора – еще 50 миллионов тонн. К 2008 году в Японии попросту не останется места для их захоронения. Метод сжигания тоже себя исчерпал, ибо по выбросам диоксина Япония вышла на первое место в мире.
Такие выражения, как «охрана окружающей среды», «качество жизни», перестали быть уделом узкого круга специалистов. Даже газеты и телекомпании, которые пели хвалебные гимны божеству по имени «ВВП», принялись предавать анафеме побочное детище этого божества – «когай». Стало очевидным, что Япония в основном исчерпала те преимущества, на которые она опиралась в течение первых послевоенных десятилетий: дешевая и образованная рабочая сила, дешевое привозное сырье и топливо, доступная по сходной цене зарубежная технология, ставка на новые виды продукции для прорыва на мировые рынки. Обострение социальных проблем, которыми в угоду росту производства слишком долго пренебрегали, рост номинальной зарплаты до самого высокого в мире уровня и трудности с омолаживанием рабочей силы, вздорожание нефти, руды – все это тормозит развитие экономики и внешней торговли Японии. Все это ставит нелегкий вопрос: как поведет себя «велосипедная экономика» на иных, сниженных скоростях?
И вот как раз на этом драматическом рубеже, когда разительно выявились перекосы однобокого развития, Япония с небывалой силой ощутила внешнюю уязвимость своей экономики. Зависимость от привозных ресурсов и прежде являла собой слабое место Страны восходящего солнца. Но никогда еще уязвимость эта не напоминала о себе столь тревожно. Можно ли надеяться на стабильность поставок сырья, и прежде всего нефти, поступающей из такого взрывоопасного района, как Ближний Восток?
В начале 40-х годов, когда 80 процентов необходимой Японии нефти шло из Соединенных Штатов, Токио ответил на американское нефтяное эмбарго ударом по Перл-Харбору. Но, даже обладая военно-морским флотом, который считался одним из самых сильных в мире, Страна восходящего солнца оказалась не в состоянии обеспечить поставку трех миллионов тонн нефти в год. Где уж тут уповать на военную силу теперь, когда японская экономика поглощает почти по миллиону тонн нефти в день!