Сакура и дуб (сборник)

В основе этого закона лежит понятие «патриальности», связанное с наличием предков. Правом жительства в Англии ныне обладает тот, кто родился, или получил британское гражданство в этой стране, или у кого там родился или получил гражданство хотя бы один из родителей или один из родителей его родителей.

Эта нарочито запутанная формулировка таит в себе расистский смысл. Она преграждает дорогу цветным обладателям британских паспортов (раз они получили гражданство не в метрополии, а в колониях), оставляя дверь открытой для белых переселенцев из Канады или Австралии, из Южной Африки. Ведь почти у каждого белого жителя ЮАР то ли отец, то ли дед был выходцем из Англии…

Чтобы не навлекать на себя обвинений в расизме, лондонские либералы даже изобрели и пустили в ход особый термин – «Новое Содружество». Им обозначаются бывшие британские колонии с цветным населением в отличие от «белых» доминионов: Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки. Если понятие «патриальности» практически освобождает их уроженцев от иммиграционных барьеров, то въезд из «Нового Содружества» ограничен ежегодной квотой в 5 тысяч человек. Кроме них, право это получают лишь члены семей иммигрантов, поселившихся в Британии до вступления в силу закона 1971 года. Да и им приходится порой долгие годы ждать возможности воссоединиться со своими близкими.

Какова же в действительности прослойка цветных переселенцев, из-за которых, как утверждают расисты, коренным англичанам не хватает рабочих мест, жилищ, школ и больниц? По официальным данным, в Британии проживает около двух миллионов выходцев из «Нового Содружества». Причем 800 тысяч из них родились на Британских островах и, стало быть, должны считаться уже не переселенцами, а национальным меньшинством. Небелое население составляет, таким образом, примерно 4 процента общего числа жителей. К тому же число британцев, переселяющихся на жительство в другие страны, неизменно превышает число въезжающих. Стало быть, разглагольствования о вторжении «бессчетных темнокожих орд на перенаселенные острова» нельзя назвать иначе как спекуляцией.

Наконец, хотя цветное население прозябает где-то на задворках общества, нельзя забывать о его трудовом вкладе в жизнь страны. Уборка мусора, общественный транспорт, работа у конвейеров автомобильных заводов Средней Англии, в цехах текстильных и пищевых предприятий Ланкашира и Йоркшира, самый тяжелый, самый монотонный труд или труд в так называемые несоциальные часы, то есть вечерами, ночами, по воскресеньям, – чаще всего удел рук с темной кожей.

Когда ездишь по Лондону, всякий раз поражаешься тому, насколько рубежи цветных гетто совпадают с зонами безработицы и нищеты. Брикстон или Ньюишэм на южном берегу Темзы удивительно напоминают нью-йоркский Гарлем не только темнокожими лицами, но и печатью упадка, безысходности, а также какой-то тягостно-тревожной предгрозовой атмосферой.

Из поколения в поколение цветная молодежь как бы вращается в заколдованном круге. Бремя нужды не дает ей возможности получить образование, квалификацию. А малоквалифицированным рабочим труднее всего найти работу, легче всего оказаться жертвами увольнений. Их неумолимо влечет на социальное дно, так что зоны «гарлемизации» совпадают с наиболее болезненными язвами британского общества.

Снова встают перед глазами кадры телефильма, созданного запевалами кампании «Сохраним Британию белой!». Степенная женщина рассуждает перед камерой: «Я, например, предпочитаю бекон, а не колбасу. Почему же я должна любить цветных так же, как белых? Я англичанка, и мне больше нравятся англичане. По какому же праву меня хотят лишить свободы выбора?»

Корни подобной идеологии убедительно вскрыл в своем выступлении по Лондонскому телевидению уроженец Индии профессор Бхику Парек. Одна нация, отметил он, не может властвовать над другими, не убеждая себя, что она имеет право на это, что она одарена качествами, отсутствующими у других. Британцы всегда проводили четкое различие между собой и подчиненными им народами. Они приписывали себе качества, которых жителям колоний не хватало, и объявляли себя свободными от тех качеств, которыми эти последние обладали в избытке. Скажем, туземцы эмоциональны, как женщины и дети; британцы же, в противоположность им, невозмутимы. Туземцы порывисты, тогда как британцы, напротив, хладнокровны. Если туземцы стадны, привыкли полагаться друг на друга, то британцы склонны стоять на собственных ногах.

Из подобных предвзятых представлений, которые формировались в ходе колониальных захватов, продолжал профессор Бхику Парек, складывался некий человеческий эталон, по которому британцы оценивали себя и других. Поскольку такой стандарт исходил из их собственного образа мыслей и образа жизни, британцы, естественно, считали себя наиболее близкими к нему и потому ставили себя на вершину человеческой пирамиды. Европейцы за Ла-Маншем, среди которых тоже существовала градация, оказались на ступень ниже англичан. Далее были помещены азиаты, а ниже всех – африканцы.