– Вот здесь – основная часть, так сказать – сердце нашего бункера. Оружейный склад. В него спускаешься прямо из моего кабинета. В кабинете, у камина, есть выступающий кирпич, нажмешь на него – и в камине открывается ход. Спускаешься – и ты в оружейной. Оттуда ведет проход. Следующее помещение – кладовая. Сверху в кладовую попадаешь из дома Самвела. Он у нас за продовольствие отвечал. Тут запасов тушенки и сгущенки лет на десять. Даже пиво баночное есть. Так что можно долго продержаться. Между собой помещения соединены узким коридором. Если пройти по коридору, упираешься в незаметную дверку, которая выводит в широкий ход, ведущий на озеро. Этот ход начинается в библиотеке Масловых и сделан так, что, не зная, ни за что не догадаешься, где дверки в оружейный коридор и в кладовую. А здесь вот, из середины узкого коридора между кладовкой и оружейной комнатой, есть еще один выход на поверхность. Я специально для удобства сделал его рядом с железнодорожной станцией.
Закончив черкать на листке схему подземных ходов, генерал отложил карандаш и, придвигая чертеж к сотрапезнику, внимательно посмотрел на Гройсмана.
– Дай мне слово, Яша, когда пиндосы придут, увести Ниночку в бункер.
Аналитик взял листок со стола и, с достоинством кивнув головой, сложил и убрал бумагу во внутренний карман пиджака. Он всегда ходил в пиджаке, даже когда был в джинсах и футболке, полагая, что так он выглядит солиднее.
– А пиндосы придут, не сомневайся. – Альберт Семенович снисходительно похлопал Гройсмана по руке. – Кстати, знаешь, почему американских вояк называют пиндосами?
Хотя Яков и знал, но, чтобы сделать старику приятное, отрицательно качнул головой.
– Из-за обилия амуниции. Дали им это прозвище косовские сербы. Представь себе, в американской армии такое есть правило – если солдат получает ранение, а при нем нет полного снаряжения, то шиш ему с маслом, а не страховка. Зализывать раны будет на свои кровные, а это, поверь, ой как дорого! Дядя Сэм – он рачительный. Печется не только о здоровье своих воинов, но и о сохранности денег налогоплательщиков. Это значит, что жара – не жара, стреляют – не стреляют, а бронежилет по полной программе, щитки на колени и локти, каска, защитные очки, перчатки – все надеть и потеть во имя звездной полосатости. А ты же сам понимаешь, как много у них всего. Вес иногда превышает сорок кэгэ, богато живут. При такой экипировке человек, конечно, устает, но жалко казенное имущество бросить, вот и прет все на себе, как ослик румынский. Сам понимаешь, несколько часов под таким грузом походку не улучшают. Это только в кино про «Морских котиков» американские морпехи и под вещмешками орлами глядят. А в реальной жизни ходит такой воин, переваливаясь, ноги гнутся плохо, голова в плечи втянута – пингвин пингвином. Вот их сербы и прозвали «пиндосами» – по-сербскохорватски это «пингвин». Эти пиндосы на нас и нападут. Ты уж, Яш, проследи за Ниной. Я тебе доверяю.
За разговором бутылка опустела, причем Яков не имел к этому отношения. Язык старика заплетался все больше и больше. Генерал уже не сидел на кровати, а лежал. Глаза его осоловели и смотрели мимо Гройсмана. В коридоре послышались голоса – это постояльцы дома ветеранов возвращались в свои комнаты с танцевальной веранды. Сочтя аудиенцию оконченной, Яков собрал остатки пиршества в черный пакет и поднялся из-за стола.
– Яш, ты куда? – забеспокоился генерал, в процессе беседы плавно перешедший на «ты».
– Альберт Семенович, мне домой пора, – глянул на часы Гройсман.
– Ниночке кланяйся, – попросил старик. – И про бункер не забудь.
Чтобы не встречаться с Эсфирь Геннадьевной, застывшей в ожидании на лавочке перед корпусом, Яков вышел через пожарный ход. Дожидаясь на остановке автобуса, отбил эсэмэску, в которой уведомил старушку, что сердце генерала занято и лучше ей поискать другого партнера для танцев и игры в маджонг. Отправил сообщение, забрался в подошедший автобус, доехал до платформы и вернулся в Москву. И, прогулявшись с Ленинградского вокзала на Ярославский, сел на электричку и двинулся в Загорянку. История про бункер показалась ему удивительной и нереальной. И Яков, как человек реалистичного склада ума, хотел немедленно удостовериться в ее правдивости.