Сайлент

- Ошейник не снимайте с собаки, а то выдаст себя, нечаянно! – предупредила меня Лиса.

20. … разбудила. Куэс смеялась надо мной, потому что я никак не мог проснуться. Всё же не спать ни днём ни ночью тяжело даже для меня.

Мама иногда разрешала мне ходить в школу, потому что без меня Валька ходил в школу мальчишкой, и педсовет уже вызывал маму на собрание.

Валька объяснял своё поведение тем, что боится ходить в школу девочкой без меня.

А для меня школа оказалась настоящим открытием и праздником. Учителя, учитывая мой непоседливый характер и статус вольноопределяющегося, если я у них отпрашивался:

- Сай! Гулять! – отпускали побегать по двору и по спортивным сооружениям, стоящим на стадионе.

Набегавшись, снова принимался за уроки. После насыщения кислородом мои мозги сразу включались на самой быстрой скорости, знания сами укладывались в памяти. Учителя были в восторге и ставили меня всем в пример. Ученики жаловались, что их не отпускают гулять среди уроков, поэтому у них не получается усвоить материал так же хорошо, но учителя справедливо не верили им.

- Сай отпрашивается, когда уже всё сделает, - говорили они. – К тому же он ещё очень маленький, ему тяжело так долго сидеть на одном месте.

Дома дети, из-за того, что не каждый день могут со мной поиграть, ждали меня, как самый лучший подарок.

Но в каждую бочку мёда всегда норовят сунуть ложку дёгтя. Даже из благих побуждений.

Следствие по делу погибших и потерявших память подростков зашло в тупик, и в нашем городе появились монахи-экзорцисты.

Сначала они сидели в городском УВД, изучали дела пропавших, потом стали выходить в город, и не всегда в рясах.

Я думаю, аякаси зачистили следы своей деятельности, сами затаились, или разъехались кто куда.

Но деятельность монахов мы почувствовали скоро

В школе рассказывали страшные истории, что некоторые частные дома за городом вдруг превращались в труху, даже в городе иные дома приходили в упадок. А на кладбище заработал крематорий.

Когда дома я рассказал это своей подружке-домовой, она пригорюнилась:

- Доберутся и до нас, Сай. Может, тебе стоит уехать? Поговори с мамой. Я поговорю с Лешим, он устроит тебя в лесу, в избушке.

- А как же ты, Куэс? Я не покину тебя!

- Мальчик мой! Я всё равно надолго не могу покинуть дом. Разве что перебраться в другой, но это не спасёт от облавы.

Сейчас Куэс пыталась добудиться до меня, чтобы пойти, покормить Джима. Цепь мы ему порвали, но ошейник снимать побоялись, так и не смогли поговорить с ним. Джим был с нами ласков, улыбался и лизал лица, наверное, извинялся за укус.

- Пойдём, Сай! – стащила меня на пол домовая. Потом отвела в ванную и умыла водой.

Решила напоить кофе, чтобы открылись глазки. Мы набрали мяса и сухого корма и пошли в соседний двор. Джим несказанно нам обрадовался, вилял хвостом и тихонько поскуливал.

На чердаке соседей я чувствовал человеческое мясо, оно не давало мне покоя, меня тянуло туда, очень хотелось откусить хоть кусочек, я удерживался только потому, что боялся выпустить тёмную душу Разящего. Нескольких намёков Лисы для меня было достаточно, чтобы составить о нём мнение.

- Кушай, кушай, Джим, - приговаривал я, гладя собаку, но Джим есть не хотел, он вырывался из моих рук, пытался что-то сказать, но я его не понял.

Сеть, нарывшая нас, была, наверное, магическая, потому что сразу нас с Джимом обездвижило.

Куэс погибла сразу, превратившись в трухлявый пень, а потом рассыпавшись в прах.

Я так и не понял, почему Джим, чувствуя опасность, не сбежал. Или уже некуда было?

Очнулся я уже в клетке, дрожа от холода. Одежду с меня сняли, надели магический ошейник, не дающий превратиться в маленького котёнка и согреться. Помещение не отапливалось, вокруг слышался лай собак.

Можно было встать на четвереньки. Осмотревшись, увидел в соседней клетке Джима, лежащего без движения. Он смотрел в одну точку и молчал.

Свернувшись в клубок, я забился в дальний угол, потому что от решётки несло жутью и холодом.

Кормушка была пустая, только в поилке была вода, подёрнутая ледком.

Если вы не знаете мук от холода, никогда не поймёте состояние голого мальчика при нулевой температуре. Долго лежать было невозможно, меня била крупная дрожь, и никто не приходил.

Джим был хоть в шкуре. Я тосковал по своей тёплой шубке, в которой не был страшен любой холод.

Так я провёл двое суток. Воду уже всю вылакал, оправляться приходилось здесь же, в углу. Никто не чистил клетку.

На третий день пришёл мрачный мужчина, налил нам с Джимом воды, ни слова не сказал и ушёл.

Я пытался с ним заговорить, но у меня получалось только мяуканье, как у Джима лай. Мы не понимали друг друга.

Ещё через два дня ко мне пришёл посетитель. Им оказался заместитель мэра.

Поставив перед клеткой табурет, он долго, с любопытством, разглядывал меня, потом спросил:

- Ну, как, нравится тебе человеческое обхождение?

Я хотел ему сказать, что это они сдали меня, но не смог.

- Я могу тебе дать шанс, - предложил аякаси. Он полез за пазуху и достал ароматный кусок вяленого мяса.

- Я оставлю его тебе. Съешь, и станешь сильным, вырвешься из клетки, освободишь друга.