Сага об орке. Выбор сделан

— А кто орал «убей его», а? Может Пушкин? Давай, переставляй ноги жиртресина!

Сомневаюсь, что он понимает хотя бы половину того, что я несу. Но мне было по барабану. Эмоций не испытывал. Никаких, вообще. Холодная как жидкий азот ярость клокотала в груди, но голова была пуста, что твой горшок. Я даже не думал.

— Поверь парень, это не я! Это все Ларс! Ты не представляешь какой он страшный!

Ага-ага, чувак, ты случаем не те же сериалы смотрел, что и я? Пахнуло голимыми штампами.

— Не верю!

— Да, да, — закивал толстяк, оглядываясь, но по-прежнему переставляя ноги подгоняемый тычками копья, — он страшный! Он убийца! Берсерк!

— В игру твою дешевую не верю! Топай!

Не знаю, сколько заняла дорога до мостков. Свен несколько раз оступался, грохался коленями о гальку, но всякий раз, пинками, угрозами и копьем я заставлял его встать и идти.

Эмоции все-таки наверно были. Но только они закапсулировались где-то в районе солнечного сплетения, и я боялся к ним прикоснуться. Чего боялся? Не знаю. Может того, что все-таки начну видеть перед собой тяжелораненого, смертельно напуганного большого ребенка и жалось возьмет верх? В книжке Фродо пощадил Голума, не дал его убить. Проявил сентиментальность. Может это конечно такая авторская задумка, но весь опыт моей короткой жизни, и сотен часов просмотренных боевиков говорил одно — врага надо уничтожить. И поэтому я раз за разом заставлял себя вспоминать разрубленные двери землянки, то ощущение пустоты, когда понял что отдавать долг не чем, перекошенную морду этого жирного пидора, кричащего своему подельнику: «Убей его, я уже хочу сожрать его рыбу!» И это добавляло решимости.

Перед мостками Свен, что-то почувствовав встал.

— Что ты собираешься делать? — вновь захныкал любитель чужого имущества, — прошу, не надо!

— Иди, — я пнул его в толстый зад промокшим башмаком.

Он обернулся.

— Убей тогда прямо здесь.

— Топай я сказал, или вгоню эту штуку, — потряс его же копьем, — тебе в очко, и буду проворачивать, пока все кишки на него не навернуться!

Теперь он пятился, и мостки опасно раскачивались и скрипели под его тушей.

— Ну пожалуйста…

Пятка здоровяка нащупала пустоту позади.

— Хер тебе! Не косплей кота из Шрека, не прокатит… Эй нок! — заорал я во всю дурь, — Нок! Или как там тебя? Лошадь водяная! Слышишь меня?

Толстяк услышав, несмотря на от рождения зеленую кожу, кажется стал белым как полотно, губы заплясали пытаясь что-то выговорить, голова мелко тряслась.

— Нок, говорят тебе нужно по жертве в год, так? — продолжал я рвать легкие, — так вот это тебе!

И сжав зубы от души пнул толстяка прямо в грудь. Он еще пытался ухватить меня за ногу, взмахнул руками. Безуспешно. Я успел заметить разинутый в немом крике рот, распахнувшиеся глаза и толстяк Свен Фридриксон, хрен знает откуда-то там, спиной вперед рухнул в воды моего фьорда, взметнув высоченный фонтан брызг. Я жадно уставился ему вслед, но орк похоже канул на дно как валун. Не барахтался, не уходил на дно медленно, как в кино. Он просто скрылся из вида и все.

Я вновь осмотрел гладь фьорда, по которой разбегались круги, и добавил тише, уже словно ни к кому не обращаясь.

— Надеюсь, ты отстанешь от меня и моего промысла…

Только сейчас почувствовал, как молотит сердце. Как усиленно гоняют туда-сюда морозный воздух легкие. Как судорогой свело от напряжения побелевшие пальцы на древке копья. Коленка левой ноги начала предательски дрожать, угрожая подвернуться. Меня натурально била крупная дрожь.

Ну вот и отходняк пожаловал! Здрасте.

Наконец до меня дошло, что одежда местами заледенела колом, волосы смерзлись в ледяные сосульки. На лице застыла маска из смерзшейся крови и льда. А еще я замерз! Я офигеть как замерз! Я даже переставал чувствовать пальцы стоп!

Через час я сидел в жарко натопленной палатке у пылающего очага, и пытался согреться, завернувшись в два сухих плаща. Один мой, так и лежавший под навесом, а второй рваноухого Ларса. Хороший плащ. Такой же толстый как мой, но из более мягкого сукна. И приятного светло-серого цвета.

Никакой брезгливости не испытывал. С чего бы? Я ж не с трупа снял. Да и с трупа я бы сейчас не побрезговал. Моя промокшая одежда сушилась здесь же, на натянутых веревках. Хорошо хоть нашлась сухая рубаха и носки.

Трясло все меньше, я даже с жадностью сожрал пересушенную рыбу. Хорошо угли под ней почти погасли, иначе мне бы остались одни угольки. С удовлетворением вспомнил распахнутые в ужасе глаза толстяка, злорадно подумал: хер тебе, а не моя рыба. Теперь ты ее сам будешь кормить.

Где-то в глубине души я удивлялся: мне было ничуть не жаль толстяка. Да, я довольно жестоко с ним обошелся, можно сказать утопил тяжелораненого. Но если надо — сделал бы и еще раз.