Сага о Тимофееве (Рассказы)

— Возьми грамм розы, — начал Тимофеев, скатывая в рулон карту Приазовья, — грамм горчицы и ножку мыши, повесь все это на дереве…

— Не надо ножку мыши, — попросил Дима. — Тося мышей боится. И я тоже.

— Это слова Альберта Великого, — пояснил Тимофеев. — А я своего слова еще не сказал.

Но лишь когда Дима вышел и на его место из форточки хлынул поток свежего воздуха, народный умелец придал его просьбе подобающее значение. Однако сложность замысла лишь подлила масла в огонь творчества, сжигавший тимофеевскую натуру. Это будет лучшим подарком, думал Тимофеев, рыская по комнате в поисках решения. Подвенечное платье из небывалой ткани с антиникотинной присадкой! Досадно, что могила царя Атея осталась покуда не найденной, но царь мог и подождать, пока не женится Дима Камикадзе.

К вечеру Тимофеев придумал, как полимеризовать воду под сверхвысоким давлением, что создавалось посредством чуть модифицированной соковыжималки. К полуночи он заставил молекулы невиданного полимера приобрести строго двухмерную структуру, в виде лоскута. А под утро он уснул, озаряемый неземным сиянием, исходившим от штуки кристально-белой материи, что неприхотливо лежала в эмалированном ведре.

Пробудившись, он увидел склонившуюся над ним девушку Свету.

— Как хорошо, что ты пришла! — признался он, счастливо улыбаясь, словно они были в разлуке целую вечность.

На самом же деле они расстались вчера в обед.

— Витя, — зачарованно прошептала Света. — Что это?

— Так, мелочь, — сказал тот. — Подарок Диме и Тосе. Ткань из полимеризованной воды. Не рвется, не изнашивается, не выгорает. Я и название придумал — акватин!

— Витя, — чуть слышно сказала Света. — Я тоже хочу…

И она зарумянилась. Но Тимофеев не усмотрел в ее желании ничего зазорного: женщина есть женщина.

— Хорошо, — промолвил он, нежно привлекая ее к себе. — Я повторю процесс. Но для тебя будет не белый акватин. Пока — не белый…

— Пусть он будет, — Света мечтательно зажмурилась, — цвета морской волны под солнцем!

И они поцеловались.

Весть о новом материале невиданных свойств облетела весь курс едва ли не быстрее, чем новость о грядущем бракосочетании. Люди, которые могли считать себя близкими к Тимофееву, реагировали на нее каждый по-своему. Так, в тот час, когда Тимофеев заканчивал синтез акватина цвета морской волны, к нему нежданно-негаданно явилась счастливая невеста.

— Не подумай чего, — сказала она, — устраиваясь на диване и закуривая.

— Я ничего и не думаю, — честно признался Тимофеев, расправляя на протянутых руках сверкающее полотно акватина. Однако не удержался и спросил: — Как оно там, в невестах?

— Нормально, — заверила Тося. — Попробуй сам — узнаешь. Но ближе к делу. Все знают, что Димка меня любит. Он от меня буквально облезает.

— Пожалуй, — после размышления согласился Тимофеев.

— Но какой-то процент риска остается. Сам понимаешь — восточный темперамент, широта души… Короче! Я хочу, чтобы в день свадьбы товарищ Камикадзе не мог думать ни о ком, кроме меня. Ты это можешь, — она откинулась на спинку дивана и задымила в потолок, совершенно уверенная в своей правоте.

— Ох и деспот же ты, — в сердцах сказал Тимофеев.

— Пусть, — не возражала Тося. — Но хотя бы в этот день я могу иметь исключительное право на внимание собственного жениха?

И она ушла, едва не столкнувшись в дверях с Леликом Сегалом, младшим научным сотрудником университетского вычислительного центра, который даже не углядел ее, так он спешил к Тимофееву.

— Витя! — провозгласил он с порога. — Я тебя никогда ни о чем не просил.

— Просил, — справедливо заметил Тимофеев, погруженный в раздумья.

— Не в этом суть, — напирал Лелик. — Я слышал, ты тут материальчик придумал из воды… — с этими словами он извлек из полиэтиленового кулька с изображением взбесившегося ковбоя на печальном мустанге бутылку витиеватых форм. — Вот, фирменное виски «Белая лошадь». Нечего не пожалею, все тебе отдам, но сотвори мне ткань из фирменного продукта. Это же будут такие дела, что у всех вокруг облицовка потрескается!

— Вы что — подрядились нынче облезать да трескаться? — попробовал возмутиться Тимофеев.

Но Лелик уже исчез, а «Белая лошадь» осталась.

Последним пришел правильный мужик, староста курса Николай Фомин. Он молча продвинулся на середину комнаты, сел на табурет, разглядывая всполошенного Тимофеева умными, спокойными глазами.

— Так, — зловеще проговорил Тимофеев. — А тебе что из чего сотворить?

— Мне? — слегка поразился Фомин.

— Разве ты не хочешь, чтобы все вокруг поголовно облезли?

— Ни к чему это, — рассудительно произнес Фомин. — А ты что кипятишься? Брось, не стоит… — он равнодушно скользнул взглядом по шеренге эмалированных ведер, в которых с плеском доходил сияющий акватин.

— Неужели тебе не нужен костюм из невиданного материала? — недоверчиво спросил Тимофеев, понемногу успокаиваясь.

— Так у меня же есть, — пожал плечами Фомин. — Кримпленовый, почти как новый. Не до тряпок сейчас, — промолвил он, посуровев. — Империализм в Южной Африке вон что творит…

Тимофеев с тихой радостью смотрел на друга, оттаивая душой.