Сага о Рорке

– Подумаешь! Я вам все плавание говорил и еще раз скажу. Вот этой рукой, – и Браги взмахнул десницей, заросшей рыжим пухом, – я прикончил Хьярви Гудмундссона, которого еще называли Хьярви-Тролль. О том моем подвиге есть песня, и все ее знают. Разве не был Хьярви колдуном? Был. Все его боялись, а я снес его башку, как гнилой кочан капусты… Эй, Торки, приведи монаха!

– Отец, стоит ли говорить с ним? – спросил Ринг, провожая взглядом покинувшего шатер дружинника.

– Он малость позабавит нас, эта бритая готская макушка… Так вот, вспомните последний поход в Корнуэльс. Ринг, сколько у нас было людей?

– Семьдесят.

– А у конунга Альфреда было семьсот. Но мы пустили им кровь, а потом еще и парочку друидов поймали. Эти глупцы пытались напустить на нас какие-то чары, клянусь Одином! Мои воины повесили им по камню на шею и пустили на дно морское учить рыб колдовской премудрости. И что же, ни один не всплыл!

– Так все и было, – подтвердил Ринг.

– Ловко! – воскликнул Инглинг.

– Придем в земли антов, спроси Рогволода, брат, – сказал Браги, обращаясь к Вортгангу, – боятся ли анты колдунов. А я скажу тебе, что у них этого добра пруд пруди, что ни баба, то ведьма…

Браги не договорил: полог шатра откинулся, и дружинник ввел в шатер пожилого человека в темной сутане.

До своего злополучного путешествия с дружиной Брага Ульвассона в земли антов отец Бродерик, личный капеллан королевы готов Ингеборг, отличался степенностью и дородностью, но теперь сильно похудел и осунулся. Варварская пища, морская качка, а еще больше жизнь среди свирепых язычников, измотали святого отца телесно и духовно. Браги любил приглашать отца Бродерика на попойки ярлов, где заводил с ним беседы о христианстве. При этом рыжий язычник позволял себе такие чудовищные кощунства, что святой отец не знал, как себя вести, и потому лишь читал молитвы, что почему-то забавляло Браги. Вот и сейчас отец Бродерик пришел в шатер Браги с тяжелым сердцем, предчувствуя новые насмешки и унижения.

– Выпей меда, посол, – велел Железная Башка, жестом приглашая монаха сесть. – Или твой бог запрещает тебе пить вино с язычниками?

– Нет, не запрещает, – Бродерик принял у Торки кубок. – Господь наш Иисус Христос пил вино с иудеями в Канне и Капернауме, преломлял хлеб с грешниками.

– Клянусь змеей Мидгард, это мы-то грешники? – с притворным гневом воскликнул Браги. – А кто же праведник? Ты, монах?

– Увы, присланный Браги, я еще худший грешник, чем вы. Вы грешите, не находясь в лоне истинной веры, я же, недостойный, грешу, приняв святое крещение.

– Странная все-таки вера, это христианство, – сказал Ринг, задумав в свою очередь поддеть ученого монаха. – Твой бог, монах, делает из мужчины бабу, заставляя его каяться и есть одни овощи. В Корнуэльсе я разорил монастырь, и, клянусь священными козлами Тора, никто из монахов не отважился драться с нами, хотя были среди них настоящие силачи. Так все и погибли бесславно, без мечей в руках, как рабы.

Отец Бродерик, услышав такие богохульные слова, побледнел и начал креститься. Браги захохотал.

– Теперь я понимаю, почему готы возятся с этим ублюдком Аргальфом и его рыцарями, – произнес он презрительно. – Все дело в том, что они христиане. Скажи, ведь Ингеборг тоже нахваталась от тебя этой дури, которую ты зовешь христианством?

– Да, благородный Браги. Святой отец Адмонт сам крестил ее величество и маленькую Аманду – да защитит ее Бог от всех врагов!

– Достойные братья, помните ли вы ярла Ульфа Хаммергриммсона? – обратился Браги к своим товарищам. – Это был славный боец, пока в его свите не завелся какой-то дрянной ирландский монашек. Он так задурил Ульфу голову, что тот принял крещение и стал христианином.

– Перестал ходить в походы, – добавил Ринг.

– Раздал всех жен дружинникам, оставив себе только Брюн, – напомнил Вортганг.

– Отдал заезжим монахам кучу золота! – со смехом сказал Эймунд.

Один только Хакан Инглинг промолчал: Ульф Хаммергриммсон был дядей его матери.

– Хорошо, что вы это все помните, – продолжал Браги, – потому что Ульф перед смертью все-таки вспомнил, что он викинг. Я стоял рядом с его смертным ложем и видел все. Ульф умер с мечом в руках, как и подобает.

– Теперь душа его в Валгалле! – воскликнул Вортганг.

Отец Бродерик чуть заметно улыбнулся.

– Чему ты смеешься, монах? – недовольно спросил Браги.

– Прости меня, преславный ярл, но я вспомнил, что сказал мне достойный брат Колумбан, исповедник блаженной памяти ярла Ульфа, в крещении Кристиана.

– И что же?

– Эфес меча напоминает крест, которому мы, христиане, поклоняемся. Брат Колумбан еще говорил, что в рукоять меча покойного ярла были вделаны святые мощи – обрывок ризы святого Николая и…

– Вздор! – недоверчиво воскликнул Железная Башка. – Мало ли что вообразил себе этот ирландский заморыш! Ульф был настоящий викинг и умер с оружием в руках.

– Но перед смертью он посвятил свой меч Иисусу Христу, – возразил монах.

– Неправда! – Браги осушил кубок меда, чтобы залить закипавший в нем гнев. – Не зли меня, посол, не испытывай судьбу.