Герберт разговорился. Давно уже ему не приходилось вести лекции, как это случалось в монастыре, и теперь бывший библиотекарь наслаждался собственным рассказов. Ингеборг слушала внимательно: те чувства, которые рождал в ней рассказ Герберта, красноречиво отражали ее глаза.
– Воспитанник Гато вполне усвоил нрав своего воспитателя, – назидательным тоном продолжал Герберт, – к тому же само имя Христа ему было ненавистно. Пока Аргальф правил в Банпоре, только его собственные подданные могли оценить все прелести его правления. Нет, Аргальф не был жестоким выродком, которого радуют мучения других. Просто он поощрял в людях самые низменные страсти. Людям это нравилось – ведь Аргальф освобождал их от заповедей Господа нашего. Изучая запретные книги, Аргальф узнал, что на острове Ансгрим еще во времена кельтов черные колдуны погрузили в сон королей: перед Концом времен они проснутся и захватят все земли на восход солнца. Аргальф отправился на этот остров, отыскал гробницу и пробудил королей-воителей – теперь они служат ему. Несметные сокровища королей Ансгрима также достались Аргальфу, недаром он так щедро платит всем, кто служит ему.
– Все это ужасно! – воскликнула Ингеборг. – Я много не знала об Аргальфе. Отец Бродерик старался не говорить о нем.
– Отец Бродерик знает много больше, чем я.
– Значит ли это, что вы не сможете ответить на вопрос, на который мне не смог ответить отец Бродерик?
– Об исходе войны? Я не знаю его.
– А святой Адмонт?
Герберт задумался.
– Возможно, – ответил он после долгой паузы.
Ингеборг откинулась на подушку. Вот оно, страшное, мучительное незнание! Больше года идет война на земле Готеланда, все уже, кажется, потеряно и нет никакой надежды, кроме упований на остроту и крепость норманнских мечей. И в этом кровавом споре света и тьмы Ингеборг, хочет она того, или не хочет, становится заложницей. И не только она – ее дочка, ее последняя радость, родная душа, за которую она, не колеблясь, отдаст и Готеланд, и всю Скандинавию, и всю жизнь, потому что не может иначе, – ее Аманда стала вместе с матерью единственной надеждой целой страны. Убьют их, уйдут из Готеланда норманны, которым больше некого и нечего будет защищать. А ведь Ингеборг чувствовала, что мало в ней осталось от той юной северянки, которая двадцать лет назад стала женой короля Гензерика, уже немолодого: ей было четырнадцать, ему – сорок восемь. Она была красива, свежа, мечтала о любви; он был обременен годами, болезнями, заботами о государстве и примирении шести своих сыновей от первых двух жен, которые все время враждовали друг с другом. После свадьбы муж не прикасался к ней восемь месяцев. Ингеборг молча страдала, никому не говоря о своем несчастье. Гензерик заставлял ее на супружеском ложе делать вещи, которые она всегда вспоминала с омерзением. Он был слаб, его кровь остыла, мужская сила угасала, и он возбуждал ее отварами, но толку было мало. Чтобы разжечь любовный пламень в своей холодеющей крови, Гензерик приказывал молодым парам соединяться на глазах короля и королевы, но потом он был ничтожен, оставляя свою юную распаленную виденным жену без утоления страсти. Эта чудовищная пытка продолжалась два года.
Потом она стала вдовой. Ее супруг умер глупо и бесславно: напился на пиру и ночью захлебнулся собственной блевотиной. Ингеборг надела траур, но сердце ее ликовало. Теперь она была королевой Готеланда, и ложе ее было свободно. Народ и знать любили ее, а не вечно пьяных и жестоких сыновей Гензерика. Лишь старший из всех родственников покойного короля, его тридцатисемилетний племянник Эрманарих, сильный и хладнокровный, мог защитить Ингеборг в развернувшейся династической борьбе. Она сделала выбор, и Эрманарих стал ее любовником. Впервые она поняла, что такое любовь, и за такое счастье она была готова бороться со всем светом. Но Эрманарих был христианином, а она – язычницей. Предстоял выбор – соединиться с Эрманарихом или остаться верной родительским богам. Она выбрала. В ее воображении христианский Бог имел лицо ее любимого.
Война за престол шла шесть лет. Впрочем, войной это было трудно назвать – просто сыновья Гензерика поочередно ездили то к римскому папе, то к соседям, прося признать их права на престол. Но закон говорил ясно: «Старший из родичей короля да взойдет на престол». Не сыновей – родичей. Эрманарих был старшим. Так Ингеборг осталась королевой. Тогда ее пасынки начали подбивать знать на мятеж. Эрманарих упредил заговорщиков. Один из двоюродных братьев нового короля внезапно умер, отравившись грибами, второй утонул, третьего смерть настигла в тот момент, когда он развлекался в компании шлюх. Просто вошел некто и вонзил кинжал королевскому сыну в то место, где соединяются шея и голова. Убийцу так и не нашли. Испуганные этой чередой смертей, трое уцелевших сыновей Гензерика присягнули новым королю и королеве. Так закончилась борьба за трон Готеланда, в меру подлая. В меру кровавая, в меру отвратительная, как и любая борьба за власть.