Сафари

Наблюдая горилл, невольно меняешь свое представление об обезьянах как о существах непременно суетливых, подвижных, проворных. Вот самец неторопливо вышел на небольшую открытую площадку между кустами, постоял, потом сел и в такой позе, не то задумавшись, не то задремав, оставался минут двадцать. Потом он встал, лениво почесал макушку, увенчанную мохнатой холкой, поднялся на задние лапы и несколько раз провел руками по груди, как бы расчесывая ее. Вынув застрявшие в шерсти ветки, самец обнюхал их, выбросил и вразвалку, на одних задних лапах прошел несколько метров к зарослям бамбука. Вблизи ничего съедобного он не нашел и поэтому полез вглубь, сильными руками раздвигая упругие зеленые стебли. Там он провозился минут пять и вернулся на поляну, держа во рту молодой белый бамбуковый побег. Поддерживая его рукой, самец на ходу вытащил зубами мягкую сердцевину, выплюнул кожуру и, как бы нехотя, не торопясь, принялся за еду.

Непонятно, если люди произошли от таких вот флегматичных обезьян, то откуда же взялись холерики?

Жуя побег, самец дошел до поваленного дерева, но не пожелал перелезать его, а отправился в обход и скрылся в кустах. Минут через двадцать он появился в окружении трех самок и двух молодых, довольно резвых существ непонятного пола. Самки важно расселись на почтительном расстоянии друг от друга и, протягивая руки то к одному, то к другому кусту, принялись срывать с них оранжевые плоды, молодые побеги и съедобные ветви. Прежде чем отправить пищу в рот, обезьяны внимательно осматривали ее и иногда томным жестом, как бы отмахиваясь, отбрасывали прочь. При этом они каждый раз корчили недовольную гримасу и издавали звуки, напоминающие чихание.

Когда все съедобное вокруг было уничтожено, одна из самок встала и заковыляла на новое место. Только тогда я увидел, что на ее обвислом животе, растопырив розовые лапки, висел крохотный детеныш. Мать села и он исчез в густой шерсти.

А наш старый знакомец-самец опять отправился в заросли. О его присутствии напоминали лишь звуки ломающихся стеблей. Что же касается юнцов, то они напоминали плохо воспитанных детей, которые не могут найти себе занятия, в то время когда старшие заняты делом. Сначала они бесцельно слонялись между кустов, изредка отправляя себе что-нибудь в рот. Потом уселись на старый муравейник и начали исследовать собственную шерсть, скрупулезно перебирая каждый волосок. Мартышки и павианы обычно освобождаются от насекомых с помощью друг друга. Гориллы же действовали в одиночку, ловко доставая длинными руками до любого участка тела.

Когда это занятие им наскучило, они отправились к отцу в бамбуковые заросли. Густая растительность скрыла от нас педагогическую сцену, которая там разыгралась. Скорее всего, отец счел, что молодежь проявила непочтительность к его особе, без спроса нарушив трапезу в одиночестве, и задал перцу юным нахалам. Из бамбука донесся мощный возглас: «Уыы-уыы», принадлежавший, несомненно, самцу, и вслед за этим на поляну выскочили две молодые гориллы. Я с замиранием сердца приготовился увидеть разъяренного самца, на задних лапах выходящего из чащобы и яростно бьющего себя в грудь, отчего, как описывают все очевидцы, по лесу разносятся звуки, напоминающие барабанную дробь: нок-пок-пок». Но к сожалению, ничего подобного не произошло. Самец не снизошел до преследования подростков и даже не вышел из зарослей.

Молодежь пошла было «жаловаться» к самкам, но те не удостоили их ни вниманием, ни лаской. Самка-мать сердито на них ощетинилась, а длинношерстная красавица, растянувшаяся понежиться под лучами заходящего солнца, наградила юнцов подзатыльниками. На вторую попытку самки ответили резким и сухим звуком — не то кашлем, не то лаем, но, скорее, не собачьим, а таким, какой издают зебры, начиная свои любовные игры.

Мы просидели на помосте уже более пяти часов. Если не считать последнего инцидента с молодежью, то все время гориллы вяло передвигались по очень небольшому клочку земли, затратив на это минимум движений и не (делав ничего такого, что обычно ждут от обезьян. Наверное, наблюдать любое другое столь же неподвижное животное на протяжении долгого времени было бы мучительно скучно. Но сознание того, что перед тобой «предки», видеть которых на воле удавалось лишь очень немногим, делало зрелище интересным и придавало значимость малейшему движению обезьян.

Начало смеркаться. Самец вышел из бамбуковых зарослей, подошел к самке-матери, которая грудью кормила младенца, поощрительно, ласковым жестом провел лапой по ее спине и пошел дальше. За ним, словно по команде, отправилась и вся группа, скоро исчезнувшая в дальних кустах…

Вечером, когда мы уже вернулись в деревню, старый мудрец Мвиру поведал мне «точку зрения» своего народа на поведение горилл. По его словам, нежелание горилл перелезать через поваленные деревья, медлительность и осторожность имеют вполне определенные причины.