Саджо и ее бобры

Однако американский скупщик пушнины, который совсем не знал индейских обычаев, подумал, что это Танец Войны, и не на шутку испугался. Тогда Гитчи Мигуон объяснил ему, что это вовсе не Танец Войны, а Уабено — его танцуют лишь знахари или когда нужно ознаменовать важное событие.

Скоро раздался громкий, протяжный крик — старый вождь кончил плясать.

И снова скрипки заиграли какую-то жизнерадостную мелодию, танцоры заняли все помещение, веселье продолжалось. Снова закружились в джиге, плавно выступали в кадрили. Золотые Кудри танцевал без устали и всю ночь напролет смеялся. Он приглашал танцевать самых некрасивых и старых женщин. Стоило ему заметить, что волна веселья спадает, он был тут как тут, и снова раздавался смех. Даже торговец в этой праздничной компании почти перестал важничать и стал веселиться, как и все. Он даже пробовал подружиться с Крошками, но по-прежнему никак не мог запомнить их имена. То он называл их Чилаки, то Чероки, или Чикару, или же еще как-нибудь в этом роде — у него был большой запас имен, — но всегда говорил невпопад.

А бобрята? Они не отставали от других. И никогда они не останутся в стороне от происшествий, пока у них есть два голоска и у каждого по четыре ноги. Взбудораженные музыкой и шумом, Чилеви и Чикени бегали по полу, путались под ногами танцующих и попрошайничали у всех, кто только садился отдохнуть.

Один раз Чилеви вышел на самую середину комнаты, встал на задние лапы, прямо у всех на дороге, и стал поглядывать кругом весьма вызывающе. И что же? Танцы прекратились — всякий боялся наскочить на малыша или раздавить его. На минуту или две проказник сделался полным хозяином пола. В конце концов Саджо пришлось взять бобренка и унести, хотя он вырывался и визжал что было силы. А тем временем тихоня Чикени — он побывал в городе и кое-чему научился — разыскал ящик с яблоками и, не будучи в состоянии одолеть больше одного, стал перетаскивать их к себе в домик. Воришку поймали и задержали на месте преступления. Сколько при этом было визгу и криков, не передать словами.

Чтобы как-нибудь успокоить бобрят, Саджо стала совать им ломтики хлеба в надежде, что проказники отправятся спать. Но не тут-то было! Зверькам на этот раз не сиделось в каморке — они появлялись снова и снова и клянчили хлеба. Так и бегали они взад и вперед, унося свою добычу, и наконец натаскали столько, что если бы даже пировали всю ночь, все равно не съели бы и половины запасов.

Наконец, усталые от трудного путешествия, волнений и праздничной суеты и мало ли еще от чего, они удалились в свою каморку. А там, окруженные со всех сторон ломтиками хлеба, они вцепились лапками друг дружке в шерсть, уткнулись нос к носу и погрузились в глубокий сон.

Долгие дни томительной тоски и невзгод отошли и исчезли навсегда.

Целыми днями опять разносились по озеру звонкие детские голоса и веселый смех. Разлуки словно и не бывало — все . происшедшее казалось просто страшным сном. На вязком берегу опять появились отпечатки детских ног и бобровых лапок — следы, которые чуть было не оборвались, чтобы никогда снова не появляться.

Проказник Чилеви принялся за свои старые проделки и стал таким же своенравным, как и прежде, может быть, если уж говорить правду, даже немного хуже. Он исчезал, как и раньше; как и раньше, его всегда ловили на какой-нибудь проделке. А когда это случалось, он пускался в свою смешную пляску, опрокидывался на спину и громко визжал, видно довольный своей проказой, или же просто он так капризничал.

Оба бобренка росли быстро, но Чикени все-таки не смог угнаться за Чилеви. Так Чикени и остался Маленькой Крошкой и был таким же нежным и ласковым, как всегда. Но сказать, что его поведение было совсем безупречным, тоже нельзя, да и вряд ли этого можно требовать от малыша. Очень часто он отдыхал у Саджо на руках, как бывало раньше, уткнувшись носом в шею девочки, в то маленькое местечко ниже подбородка, которое он так хорошо знал. Вот так и прикорнет, бывало, закроет глазки, посопит немного, а потом начнет тихо урчать от счастья, как это часто случалось с ним во сне на маленькой подстилке у смотрителя в кухне. Но теперь он никогда больше не будет тосковать — тут он открывал один глаз, желая убедиться, что он в самом деле у Саджо на руках и что это не сон.

Все теперь было как раньше. Вернулись дни, полные хлопот и веселья. Нужно было поплавать в озере, порыться и побарахтаться в иле, потом почиститься и как следует причесаться, поиграть в прятки; а тут еще борьба и постройка потешной бобровой хатки, которая все еще никак не могла спрятать хозяев от дождя. К концу дня, наработавшись и наигравшись вволю, бобрята едва волочили свои короткие ножки по тропинке к хижине. А там их уже ждали блюдца — те самые, что и раньше, — блюдца, полные рисовой каши или молока, а иногда и с капелькой варенья. Краюшка хлебца на прощание — и бобрята отправлялись спать на свою мягкую, теплую подстилку.

Так прошло счастливое лето.