На мне ночная сорочка, светлые волосы заплетены в неряшливую косу. Есть ещё двадцать минут. Возможно, следует надеть своё лучшее платье и выйти в свет с гордо поднятой головой, но я не могу. Слёзы обжигают глаза, душат в своих тисках горло. Жалобно всхлипываю, утыкаясь лбом в колени, и начинаю плакать. Не как колдунья, которая бросила ей вызов; я плачу как обычная восемнадцатилетняя девочка перед казнью. Во мне бушует гнев: на него, на неё, на себя и на весь этот несправедливый мир. Хочется закричать, завыть, опрокинуть кровать, тумбочку, шкаф, но с губ срывается лишь жалобное мычание, которое тонет в белой ткани сорочки. От бессилия, от собственной слабости. Вести себя смело, как героини тех книг, что я читала в Бэтллере, я не умела.
Вся жизнь до этого дня кажется сказочным сном. Раньше моя единственная проблема состояла в невыученных уроках или в недостаточно хорошей для прогулок погоде. Я была так… глупа и наивна, непослушна. Меня не волновало ничего, кроме собственного благополучия. Не интересовали учёба, политика, люди вокруг. Я злилась, когда не могла подобрать украшений к своему платью; когда мои перины оказывались недостаточно мягки. Только сейчас понимаю, насколько я была эгоистична. И именно это поведение лишило меня всего.
Обхватывая края подушки, рывком вытаскиваю её из-под спины и запускаю в стену. Мне больно. Будь я внимательнее, то училась бы лучше и, возможно, смогла бы ей противостоять. Сейчас уже ничего не исправить. И всё, что нам остаётся, так это ждать. В моём случае – ждать собственной казни.
Прижимаю ладони к груди, из горла рвётся крик. Не знаю, слышит ли его кто-нибудь, но стараюсь вложить в этот вопль всю ту боль, всё то негодование, что накопились во мне. Подскакиваю, срывая с постели покрывало, одеяло, простыни. На пол летят вчерашний ужин, одежда из шкафов. Крик сотрясает меня изнутри. Я бью кулаками по стенам, сдирая кожу в кровь.
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Ненавижу Рураль с её идиотскими планами. Ненавижу прошлую себя за глупость и недальновидность. Ненавижу Александра.