В этой главе я обрисую некоторые разновидности игры и расскажу, что нам известно об их способности помогать детям учиться. Но прежде всего давайте подумаем над эволюционным вопросом: почему играют животные?[169]
Маленькие человеческие детеныши играют, но точно так же играют и волчата, и дельфинята, и крысята, и воронята. Даже маленькие осьминоги и то, судя по всему, играют с пластиковыми бутылками. Волчата понарошку охотятся, воронята играют с веточками, маленькие крысята играючи дерутся друг с другом, котенок разматывает клубок ниток.
Особенно распространена игра у социальных животных, у которых сравнительно долгое детство, большой вклад родителей и крупный мозг, – то есть у животных, которые похожи на нас. Почти каждое животное с долгим детством проводит значительную часть этого детства за игрой.
Но что мы вообще называем игрой? Что общего у игры “понарошку” и дружеской возни-потасовки, у игры в хоккей и игры в домик? В чем эта глубинная связь, которая объединяет играющих крысят, вороненка и его веточку, котенка и его клубок?
Биологи, которые пытаются дать определение понятию игры, отмечают, что у всех игр есть пять общих характеристик[170]. Во-первых и прежде всего, игра – это не труд, то есть не целенаправленная активность. Игра может выглядеть как драка или охота, копание или подметание, но это всегда
Но в то же время игра – это не просто некомпетентный труд; у нее есть ряд характеристик, позволяющих отличить игру от аналогичной “реальной” активности. Когда крысята играют, они тычутся носами в шеи друг друга; если же драка настоящая, они кусают друг друга за нос. Когда дети играют в чаепитие, они разливают чай утрированными, преувеличенными движениями, а на самом деле такими движениями чай можно только пролить и все кругом забрызгать. И, конечно, маленькие зверята, которые “понарошку” охотятся или изображают спаривание, не принесут домой ни мяса, ни детенышей.
Игра – это забава и радость. Уже девятимесячные малыши смеются, когда играешь с ними в “кто там? ку-ку!”. Даже у животных игра вызывает радость, восторг и эквиваленты человеческой улыбки и смеха. Например, крысы во время своих шуточных драк смеются, издавая отчетливый ультразвуковой писк, слишком высокий для нашего уха[171].
Итак, мисс Хэвишем, при всем уважении, игра – дело добровольное. Животные играют по собственной воле и для себя, а не потому, что им так велели или их за это чем-то наградят. По сути дела, крысята даже готовы поработать, чтобы получить возможность поиграть: они быстро учатся нажимать на рычаг, которая позволяет им играть. Если им не давали играть, потребность стремительно нарастала и они бросались в игру, как только им предоставляли возможность. Дети устроены точно так же: вспомните ликующие победоносные вопли школьников, которых наконец отпустили на долгожданную перемену[172].
Но игра непохожа на другие базовые потребности, например потребность в пище, питье или тепле. Животные играют только тогда, когда все эти базовые потребности удовлетворены. Если животное голодает или у него стресс, то игра прекращается. Игра, как и детство в целом, зависит от безопасности и надежности.
У игры имеется специфическая структура – паттерн повторения и вариации. Когда крысята играючи дерутся, они опробуют друг на друге различные приемы нападения и защиты. Когда полугодовалый малыш играет с погремушкой, он пробует потрясти ее громче или тише, постучать по столу с разной силой. Маленький осьминог высовывает бутылку из воды и погружает обратно. Маленький дельфин накидывает себе обруч сначала на нос, потом на хвост. Такое чередование сменяющихся тем и их вариаций – противоположность паттерна повторения: ходьба из угла в угол или раскачивание из стороны в сторону, который мы наблюдаем у животных в неволе или под сильным стрессом, а иногда и у людей.
Но если игра настолько биологически распространена, каково ее значение для жизни и мозга животных?
Крысиная куча-мала