Садовник и плотник

Рынок – это место, куда я отправляюсь, чтобы набрать фруктов, корнеплодов и орехов, – почти так же, как мои первобытные предки (хотя, конечно, изобретение автомобиля и денег значительно упростило этот процесс). Многие из наших древних когнитивных преимуществ зависели от навыков собирательства[26]. Первобытные люди придумывали изобретательные способы преодолеть природную защиту потенциальных источников пищи – от скорлупы орехов до горьких токсинов, содержащихся в маниоке. Столь же ловко они научились отличать потенциально съедобное от безнадежно ядовитого. Недавние исследования утверждают, что эти навыки собирательства, возможно, сыграли в успешности человека как вида не меньшую роль, чем охота, – хотя в эпоху плейстоцена умение выковыривать из-под древесной коры восхитительных “органических” съедобных термитов считалось, вероятно, более важным навыком, чем умение есть деревянной ложечкой восхитительный органический сорбет (разумеется, из стаканчика, изготовленного из переработанной древесины). Не менее важно было и то, что этой пищей делились с беспомощным молодняком, а также обучение этого молодняка: как самостоятельно собирать пищу и как отличить съедобное от ядовитого.

Орехово-вишневый сухарик также может служить иллюстрацией того, как наше умение готовить пищу, колоть орехи, растирать зерно и сохранять запасы помогало обеспечить калории, необходимые для прокорма какого-нибудь румяного младенца, похожего на Оджи. Недавние исследования показывают, что уже ранние сапиенсы и, возможно, даже неандертальцы умели растирать в муку крахмалосодержащие части растений и готовить из этой муки пищу[27]. Принести домой немного зерен для будущего сухарика или, на худой конец, съедобный корень рогоза было не менее важно, чем притащить добрый кусок мамонтятины.

Но самым важным навыком было умение вырастить ребенка. Повседневная сценка на фермерском рынке иллюстрирует множество характерных аспектов того, как люди выращивают детей. Мы принимаем все это как само собой разумеющееся – да и как иначе можно относиться к ребенку? – но эти детали играли решающую роль в истории нашей эволюции. Небольшая группа, состоящая из родителей, дедушек и бабушек, старших детей, случайных прохожих и даже домашних собак, – и все они обратили внимание на маленького ребенка и так или иначе пообщались с ним! Это чисто человеческий феномен. Не менее характерно и то, что заботу о ребенке участники группы разделили между собой: подобное совместное предприятие может быть не менее сложным, чем загонная охота на мамонта[28].

Особенно древними могут показаться бабушки (и они в самом деле частенько чувствуют себя неимоверно древними, подтверждаю), но с эволюционной точки зрения бабушка – изобретение сравнительно недавнее[29]. Люди – единственные приматы, которые продолжают жить, процветать и заботиться о детях еще долгое время спустя после того, как сами вышли из детородного возраста.

По сравнению с детенышами других приматов человеческие дети развиваются особенно медленно и особенно беспомощны. В том возрасте, когда детеныш шимпанзе уже прекрасно способен самостоятельно передвигаться, Оджи все еще приходилось носить на руках. Однако человеческие дети как будто нарочно созданы так, чтобы умело пользоваться своим неподражаемым обаянием: очаровывая взрослых, они заставляют их заботиться о ребенке и обучать его всему необходимому. Хотя Оджи еще совсем младенец, он уже способен отчасти представить себе, что творится в голове других людей, что они видят и чего хотят. Он обращает мое внимание на то, что видит сам, и интересуется тем, что вижу я. Он понимает, что я считаю персики отличной штукой, а идею грызть подсолнух совершенно не одобряю.

Кроме того, человеческие дети отлично умеют усваивать социальные навыки. Они гораздо более внимательно, чем любое животное, наблюдают, как взрослые люди используют самые разные орудия, – и тут же пытаются повторить это; глазевший на уличного виолончелиста Оджи был совершенно уверен, что, стоит ему дотянуться до смычка – и он управится с Бахом так же ловко, как управляется с деревянной ложечкой для сорбета.

Умение пользоваться ложечкой, чтобы добыть сорбет со дна стаканчика, – это очевидный практический навык. Но у нас, людей, есть также и общие ритуалы: мы совершаем действия, которые не преследуют очевидного практического результата, – иногда у них вообще нет никакого результата, – но, несмотря на это, они важны для нашей самоидентификации и упрочения солидарности. Хороший пример таких действий – танцы. Когда вы танцуете с кем-то, вы этим подтверждаете, что ваш партнер – такой же, как вы, а вы – такой же, как он, и для нас, человеческих существ, эта неуловимая близость гораздо важнее любой практической пользы. Хотя Оджи тогда было всего год от роду, он уже хорошо понимал жесты и ритуалы, например такие как танец, а также понимал другие действия и применение орудий.