Саддам Хусейн

Поскольку это касалось кризиса в Заливе, подобное заявление было весьма искренним, по той единственной причине, что связь вопроса о Кувейте с арабо-израильской враждой была очень полезна для политического выживания Саддама. Она предлагала ему и возможный путь к выдающемуся положению в регионе, и достойное прикрытие для сохранения на неопределенное время Кувейта. Настаивая, что сначала необходимо обсудить палестинскую проблему, а потом уже оккупацию Кувейта, не давая даже обязательства об уходе из страны после решения арабо-израильского конфликта, он пытался выгадать для себя нужный отрезок времени, чтобы перекроить демографический состав крохотного эмирата так, что когда, в конце концов, дело дойдет до обсуждения вопроса, мир будет поставлен перед свершившимся фактом.

Но если палестинский вопрос не служил его личным целям, Саддам относился к нему либо с отчужденным безразличием, либо с раздражительной неприязнью. Когда палестинское движение сопротивления переживало одну из своих величайших трагедий во время «Черного сентября» 1970 года, Саддам был в первых рядах противников какого-либо вмешательства Ирака в пользу палестинцев. Не более отзывчив к положению палестинцев он был и в другой мрачный момент их истории — во время Ливанской войны 1982 года. Совсем наоборот. Он дал Израилю повод развернуть общее наступление на ООП, позволив группе Абу Нидаля, тогда базирующейся в Багдаде, осуществить покушение на израильского посла в Лондоне. И когда Советский Союз в феврале 1991 года предложил прекратить огонь и при этом палестинская проблема не упоминалась вовсе, Саддам принял это предложение, так как ему было необходимо во что бы то ни стало закончить войну в Заливе.

Подобным же образом, невзирая на его яростные нападки на египетского президента Анвара Садата из-за его сепаратного мирного договора с Израилем, когда его хваленая «вторая Кадисия» забуксовала и оказалось, что Советский Союз не хочет поставить ему обещанное военное снаряжение, Хусейн не преминул обратиться к Садату с просьбой о военных поставках. В последующие годы, когда Египет превратился в важного военного поставщика, Саддам неустанно старался проложить дорогу к возвращению этой страны в основное русло арабской политики, невзирая на ее мирный договор с Израилем.

Дружба с Египтом продолжалась и после ирано-иракской войны, когда обе страны стали членами-основателями новой региональной организации, САС. И все же, когда Саддам решил вторгнуться в Кувейт, он, не колеблясь, обманул своего союзника президента Мубарака, несмотря на свое «честное слово», что он обязуется не предпринимать военных действий, пока все дипломатические возможности не будут исчерпаны.

Более того, когда этого требовало его личные интересы, Саддам без зазрения совести искал контактов с «сионистским образованием» или, добиваясь согласия Израиля на постройку иракского нефтепровода к иорданскому городу-порту Акаба, или, пытаясь приобрести израильское высокотехнологичное военное оборудование. Интерес Саддама к контактам с Израилем не угас и тогда, когда его личное положение было временно обеспечено — после ирано-иракской войны, когда он жаждал «наказать» Дамаск и сотрудничал с Израилем (тайно) в противовес сирийским интересам в Ливане. Ярче всего его контакты с Израилем проявились в серии встреч, проведенных между генерал-майором Абрахамом Тамиром, высокопоставленным официальным лицом Израиля с 1984 по 1988 гг., и Тариком Азизом, Саадуном Хаммади и Низаром Хамдуном. Однако, едва только в начале 1990 года его положение пошатнулось, он снова обрушился на Израиль с яростными нападками, а потом и ракетами «Скад», чтобы перенацелить обвинения в его адрес на еврейское государство. Как и в случае с Египтом, отношение Саддама к Израилю было чисто утилитарным.

Не занимал Саддам более принципиальной позиции и относительно того, что, возможно, является самым священным атрибутом веры баасистов — единства «арабской нации». Разумеется, верно, что он искусно играл на арабском национализме в соответствии со своими меняющимися нуждами. Например, в феврале 1980 года, боясь революционного режима в Тегеране, он провозгласил Панарабскую национальную хартию из восьми пунктов, пытаясь сплотить арабский мир вокруг своего режима. В последующие восемь лет ирано-иракской войны ему удавалось получать щедрую финансовую поддержку от арабских стран Залива, представляя свои сугубо личные интересы обороной «восточного фланга арабского мира». На протяжении всего кувейтского кризиса он широко использовал стандартные антиколониальные лозунги, обвиняя Запад в том, что он препятствует возникновению объединенного арабского государства после падения Оттоманской империи, разрезав регион на множество мелких государств, чтобы он оставался разделенным и слабым.