Сад земных наслаждений

— Вы никогда не говорили о женщинах?

На лице Пола появилось странное выражение.

— Ну и?.. — поторопил я.

Он глубоко вздохнул.

— Честно говоря, я всегда считал, что Ян — гей.

Домоправительница явно встревожилась. Они с Полом какое-то время переглядывались. Наверное, она беспокоилась о добром имени дома. Если начнутся сплетни или, хуже того, кто-нибудь из прислуги окажется втянутым в скандал сексуального толка, Торки этого не потерпит и обвинит во всем ее.

— А почему у вас сложилось впечатление, что Ян Хасельхофф — гей?

Теперь Пол казался смущенным.

— Может быть, я ошибся. Никаких доказательств нет. Он никогда не делал и не говорил ничего такого, что могло бы… — Он осекся и посмотрел на носки своих ботинок.

— Но у вас возникло такое впечатление, — настаивал я.

Парень коротко взглянул на меня:

— Видимо, меня сбила с толку его внешность.

Я открыл паспорт и показал ему фотографию Яна Хасельхоффа.

— Вы хотите сказать, в нем есть что-то женственное?

Пол кивнул.

Домоправительница раздраженно поджала губы. Бедняге официанту наверняка предстоит хорошая головомойка, как только уедет полиция.

— А чем занимался Ян в выходные? — спросил я, обращаясь к обоим.

Домоправительница сказала, что не знает, а Пол ответил:

— Мы об этом не говорили, но, полагаю, он ходил в деревню.

— Зачем?

— Понятия не имею, — резко ответил парень, пожав плечами.

Может, он и правда был не в курсе, но звучало все это очень странно. В любом случае пошлю кого-нибудь в деревню с фотографией Яна Хасельхоффа. Если он ходил туда в свободное время, кто-нибудь его наверняка запомнил.

— Хасельхофф — голландец? — продолжал я. — Его семья живет здесь или в Голландии?

— Насколько я знаю, — ответил Пол, — он поддерживал отношения только с братом, который живет в Голландии. Ян часто звонил ему. Ни про каких родственников в Англии он никогда не говорил.

— Мне тоже, — заметила Патрисия Хойл.

— Куда делся мобильник Хасельхоффа?

Среди личных вещей Яна его не оказалось.

Домоправительница вздохнула.

— По условиям контракта на время службы у господина Торки персоналу не положено иметь сотовые телефоны.

Кошмар! Правила, установленные режиссером, смахивали на устав тюрьмы строгого режима.

Чтобы выиграть время, я решил сразу же забрать с собой бумажник и компьютер. Исчезновением Яна Хасельхоффа должна была заниматься полиция Суссекса. Но поскольку дело связано с убийством Бонем, оно автоматически переходило в руки лондонского управления.

Уладив все с местной полицией, я обратился за помощью к криминалистам, попросил их тщательно обыскать комнату Хасельхоффа. Мне не хотелось ничего упускать из виду, потому что я все сильнее убеждался: голландец укокошил свою подружку.

По возвращении в Лондон Ребекка заперлась в своем кабинете с компьютером Хасельхоффа.

А я навел кое-какие справки насчет молодого человека.

Благодаря Интерполу мне удалось многое о нем узнать. Он родился в городе Хертогенбос, называемом иначе Буа-ле-Дюк, в голландской области Брабант — место это знаменито тем, что именно там появился на свет Иероним Босх. Отец и мать Яна погибли в автокатастрофе, когда он был еще совсем маленьким. Его воспитала тетя. У молодого человека был брат, семнадцатью годами его старше, поисками которого теперь занялась голландская полиция.

Ян уехал из Голландии пятью годами раньше и перебрался в Лондон. Он учился гостиничному делу, устроился в «Симпсонз», работал официантом в доме одного богатого адвоката. Оставил это место, чтобы отправиться в услужение к Торки. В Лондоне Ян жил вместе с другим молодым человеком, тоже сотрудником «Симпсонз».

Пока я записывал адрес, вошла Ребекка. По ее виду было сразу понятно: она что-то нашла.

— Посмотрите, сэр.

От волнения даже ее голос стал мягче. В нем не было того металлического звона, который всегда появлялся, когда Ребекка обращалась ко мне.

Я взял протянутые напарницей бумаги, стараясь не слишком пялиться на ее тело, в тот день меньше обыкновенного скрытое под одеждой.

На работе Ребекка носила широкие брюки и кардиганы до середины бедра. Я ни разу не видел ее в юбке, в чем-нибудь облегающем, изящном, с декольте. Так, наверное, одеваются женщины-военнослужащие в увольнении. Или лесбиянки. Да, мелькало у меня такое подозрение. И не только потому, что Ребекка не носила юбок и пренебрегала своей женственностью. Иногда в словах и поведении моего сержанта проскальзывала такая ненависть к мужскому полу, что у меня мурашки бежали по коже.

Конечно, я такой, какой я есть. Воинствующие феминистки отправили бы меня на костер. Однако презрение Ребекки распространялось не только на меня. Оно носило более общий характер, словно было направлено на всех мужчин без исключения. Поэтому я подозревал, что Ребекка — лесбиянка, и каждый раз, думая об этом, фантазировал. Она представлялась мне голой, в постели с другой женщиной, а потом я видел себя рядом с ними.

— Так что? — пробудил меня от задумчивости голос напарницы.

Я снова взглянул на ее тело. Ребекка сняла кардиган и осталась в одной рубашке. Мне были видны округлые бедра, тонкая талия, соски, которые вырисовывались под грубым хлопком.