Сначала Графине и его действия только мешали; за первую неделю Шимрод раз десять собирался прогнать его, но каждый раз останавливался, из-за заметных достоинств слуги. Он не вызывал никакого беспорядка и не отвлекал Шимрода от занятий. Замечательно чистоплотный, он никогда не бывал не в духе; на самом деле все неприятности происходили только из-его веселого нрава: его ум рождал одну восторженную идею за другой. В первые несколько дней Грофине вел себя с преувеличенной робостью; и пока Шимрод пытался запомнить бесконечные списки Ордена Изменяющихся, Грофине бегал вприпрыжку по дому, разговаривая с вымышленными — или по крайней мере невидимыми — собеседниками.
Постепенно раздражение Шимрода прошло, и он обнаружил, что с удовольствием ждет следующей глупости Грофине. Однажды Шимрод смахнул с рабочего стола муху; Грофине немедленно стал неусыпным врагом мух, мотыльков, пчел и других крылатых насекомых, и не разрешал им пересекать порог. Не в состоянии поймать их в доме, он широко распахнул парадную дверь и стал гнать их наружу. Тем временем в дом влетела дюжина других. Шимрод заметил усилия Грофине и наложил на Трильду маленький запрет, заставивший всех насекомых стремглав бежать из дома. Грофине чрезвычайно радовался своему успеху.
Наконец, устав хвастаться победой над насекомыми, Грофине изобрел новый каприз. За несколько дней он смастерил крылья из ивы и желтого шелка, которые прикрепил к своему тощему телу. Шимрод из окна с усмешкой глядел, как Грофине бегал по лугу, хлопая крыльями и подпрыгивая в воздух, надеясь полететь, как птица.
У Шимрода родилось искушение поднять Грофине в воздух при помощи магии, но он не поддался ему, побоявшись, что Грогине сойдет с ума от счастья и навредит себе самому. Но и без этого после полудня Грофине попытался полететь с берега и упал в реку Лалли. Фейри из Холма Таддифот так развеселились, что стали кататься по траве, дрыгая ногами в воздухе.
Грофине с отвращением выкинул крылья и приплелся обратно в Трильду.
Тогда он решил изучать египетские пирамиды.
— Это невероятно прекрасный знак почтения к фараонам! — заявил он.
— Совершенно верно.
На следующее утро Грофине вернулся к своей идее.
— Эти могучие монументы очаровательны именно своей простотой.
— Да, конечно.
— Интересно, какие у них размеры?
Шимрод пожал плечами.
— Мне кажется по сто ярдов с каждой стороны, более или менее.
После Шимрод заметил, как Грофине измеряет шагами луг Лалли.
— Что ты делаешь?
— Ничего особенного.
— Надеюсь ты не собираешься строить пирамиду! Она закроет мне весь солнечный свет!
Грофине приостановился.
— Возможно вы правы. — Он с неохотой отказался от этого плана, но быстро нашел новый. Вечером Шимрод пришел в гостиную, чтобы зажечь лампы. Из темноты появился Грофине. — Сэр Шимрод, вы прошли мимо меня. Вы видели меня?
Шимрод думал совсем о другом, да и Грофине стоял вне его поля зрения.
— На самом деле, — сказал Шимрод, — я действительно не заметил тебя.
— В таком случае, — сказал Грофине, — я научился быть невидимым.
— Замечательно! И как?
— Я использую силу кривизны и оказываюсь за гранью восприятия!
— Я должен этому научиться.
— Ключ к успеху — интеллектуальное усилие, чистое и простое, — сказал Грофине и добавил. — Если у вас не получится, не расстраивайтесь. Это очень трудно.
— Посмотрим.
Весь следующий день Грофине экспериментировал со своим новым трюком.
— Грофине! — звал его Шимрод. — Где ты? Опять стал невидимым? — И Грофине с победным видом выходил из угла комнаты.
Однажды Грофине подвесил на потолке мастерской два ремня и повис на них, похожий на гамак.
Шимрод, войдя в комнату, ничего бы не заметил, если бы не хвост Грофине, болтавшийся посреди комнаты; замечательный хвост, который заканчивался пучком коричневого меха.
В конце концов Грофине решил забыть о всех своих предыдущих желания и всерьез стать магом. Для этого он стал часто заходить в мастерскую Шимрода и глядеть за его манипуляциями. Он, однако, очень боялся огня, и как только Шимрод, по какой-нибудь причине, пробуждал язык пламени, Грофине в панике выбегал из мастерской; в результате ему пришлось отказаться и от этой мысли.
В канун середины лета Шимроду приснилось несколько очень отчетливых снов, смутивших его. Он всегда видел себя в одном и том же месте: терраса из белого камня, нависавшая над белым песком; вдали плескалось синее море. Террасу огораживала мраморная балюстрада, на пляж накатывался низкий прилив, гоня перед собой пену.