Сад.Притча

Учение о кармических отпечатках и той роли, которую они играют в нашей жизни и в нашем мире, глубоко и всесторонне рассмотрел сам Далай-лама Первый в своем комментарии к четвертой главе «Сокровищницы» Учителя Васубандху. Исключительно важные подробности того, как отпечатки хранятся и созревают в уме, я снова обнаружил в произведении Великого Цонкапы «Прояснение истинной мысли», точнее, в той его части, где он подробно рассматривает взгляды буддийской школы, признающей существование одного лишь ума. Более детальное изложение вопросов нравственной жизни я изучал по работе Учителя Гунапрабхи под названием «Свод правил поведения», а также по более поздним пояснениям к ней, особенно по тому, что составил всеведущий Цонкапа.

Сущностные наставления по практике принятия и дарования, которые я получил от Учителя Асанги - то есть подробные разъяснения о том, как в созерцании избавлять от боли и даровать счастье при помощи дыхания, - позже обнаружились в «Подношении священным Учителям», написанном Панчен-ламой Первым, а еще в исчерпывающих объяснениях ламы Дхармабхадры. Дальнейшее развитие учения Шантидевы о деяниях Воина я, конечно же, обнаружил в его «Руководстве», а также в труде Учителя Чандракирти «Наставления по срединному пути». Именно в последней книге, а также в сутре самого Будды «Алмазный огранщик» мне удалось найти некоторое описание моего последнего переживания в Саду.

Почему последнего? Потому что больше в Сад я не возвращался, а мои исследования, о которых я так быстро рассказал, отняли у меня ни много ни мало двадцать лет. Вот сколько времени понадобилось, чтобы полностью изучить, осознать и усвоить все то, что мне открылось за несколько минут, проведенных с Буддой. Я регулярно молился и созерцал, я помогал настоятелю своего скита, я тщательнейшим образом изучал те священные тексты, что хранились у нас в библиотеке, - мой ум взрослел, а дух укреплялся. Сказать по правде, с годами я все меньше и меньше думал о своей матери - когда-то, вскоре после ее смерти, я начал свои поиски, и это было тогда частью моей жизни, а теперь вся моя жизнь стала таким поиском. Теперь я не столько думал о том, чтобы просто найти ее и помочь ей, сколько превратил все свои дни и ночи в путь, по которому, как я чувствовал, должен был следовать, чтобы когданибудь увидеть ее или снова быть с ней. Был у меня и портрет златовласки в детстве, на нем она держит небольшой букет цветов и сияет от счастья, как маленькое Солнышко. Я держал его у изголовья моей кровати и часто смотрел на него, всякий раз понимая, что она находится в этом мире, что все у нее хорошо и что обязательно придет время, когда я снова окажусь в ее присутствии.

Кто тем поздним вечером принес в мой дом записку - сложенный вчетверо листок со словами «Приходи в Сад» и без подписи, - я так и не узнал, но зато сразу узнал ее почерк. Как это часто случалось в дни моей молодости, не было никакой другой подсказки, не были указаны ни дата, ни время, и, так же как в дни моей молодости, мне пришлось сидеть и размышлять наедине с самим собой, прикидывая и так и эдак, когда же я должен прибыть в Сад. Новолуние было всего несколько дней назад, и я знал, что она не захотела бы встречаться со мной в такой темноте. До полнолуния было еще слишком далеко, и я знал, что она вряд ли заставила бы меня так долго томиться в ожидании в самый желанный момент моей жизни. Поэтому я решил появиться в Саду на десятую ночь прибывающей луны, до которой, с одной стороны, оставалось не так много времени, а с другой стороны, в которую будет вполне достаточно света, чтобы я мог надеяться снова увидеть ее прекрасное лицо.

Была ранняя весна, время пробуждения природы даже здесь, в пустыне. Это показалось мне очень символичным, потому что, несмотря на то что эти двадцать лет вдали от Сада были плодотворными в самом высоком смысле, они все же больше напоминали студеную снежную зиму или даже пребывание в коконе.

Многое изменилось в моей жизни, многое изменилось и в Саду: калитка заржавела и обветшала, кирпичи и скамейка были на месте, но выцвели от времени и вытерлись от прикосновения рук и ног. Разве что чинара выглядела почти такой же, как и раньше, да вот еще фонтан все с тем же веселым журчанием разливал свои струи. Я тяжело опустился на скамейку, ощущая всем телом груз прожитых лет, но сердце мое стучало в радостном предвкушении, совсем как в молодости, мысли, надежды и воспоминания кружили голову. Подперев голову руками, я прислушивался к затихающим звукам в Саду. Наступала ночь, а ее все не было.