- Хорошо-хорошо. Я не могу сказать, мы не знаем, не существует фиксированной длины жизни человека. Жизнь не имеет определенной длины - некоторые умирают в маразме старости, некоторые в расцвете сил среднего возраста, иные уходят из жизни на заре своей юности, а ктото даже в раннем детстве или еще в материнской утробе.
- А умереть просто или трудно? - продолжал он свой безжалостный допрос.
- Думаю, что не очень просто. Вот я живу уже больше двадцати лет и пережил век крепкой телеги, или почти полжизни степного каменного дома, построенного на известковом растворе.
- Значит, тебе не приходилось слышать о людях, которые умирали от маленькой царапинки, куда попала инфекция, оттого что поскользнулись на ровном месте или оттого что получили неожиданный смертоносный удар кулаком в висок в случайной потасовке?
- Да сколько угодно! Вот у нас тут на днях случай был…
- Ну тогда ты, наверное, никогда не слышал о людях, которые были убиты как раз теми вещами, назначение которых было нести жизнь?
Скольких раздавило телегами; скольким снесла полчерепа разъяренная дойная корова; сколько поперхнулось своим любимым блюдом, заботливо приготовленным женой; сколько полегло от рук врачей, назначивших им лечение; сколько попадало с лестниц в собственных домах; скольким проломило голову кирпичами, упавшими с той самой крыши, которая призвана была защищать жизнь, а не безжалостно отнимать ее?
- Истинная правда. Так частенько бывает.
- А вот ты физиологию изучал - ответствуй, какова функция легких?
- Охлаждать тело, снабжая его воздухом и уравновешивая влияние более горячего элемента - желчи, - быстро отрапортовал я, как на экзамене.
- А печени?
- Производить желчь, способствовать пищеварению, следить за тем, чтобы пища обогревала тело и служила ему топливом.
- А что будет, если в теле недостаточно тепла, а элемент ветра в легких станет слишком сильным?
- Пациент умрет от пневмонии.
- А если элемент ветра ослабеет и тело перестанет охлаждаться?
- Пациент умрет от лихорадки.
- Итак, мы можем сказать, что наше собственное тело - это машина, которая представляется столь четко сбалансированной, отлаженной, а на самом деле работает до первого летального сбоя. Мы можем сказать, что функции внутренних органов распределены таким образом, что держат их в состоянии перманентной войны друг с другом, и победа одного из них - а ведь это неминуемая смерть всего организма - всего лишь дело времени. Так?
Мне было непросто осознать, что даже если ничего не убьет меня извне, то мое тело само с этим управится, но я был вынужден признать правоту наставника.
- Точно так.
- А разве не правильно будет сказать, что убить это тело очень просто? Разве мы не окружили себя предметами, назначение которых давать нам кров, кормить, одевать и развлекать, служить нам средством передвижения, окружать нас теплом и уютом, и разве не является каждый из этих предметов нашим потенциальным убийцей, только и ждущим своего часа? Если, конечно, собственное тело не убьет нас часом раньше.
Ведь так?
Мне становилось все неприятнее думать о тех вещах, о которых мы обычно предпочитаем не думать, но пришлось снова согласиться, и я молча кивнул.
- Пойдем дальше. Разве не правда, что обеспечение физических потребностей этого тела есть почти неизбежная деятельность, которая поглощает чуть ли не всю нашу жизнь? Разве большинство мужчин и женщин на этой планете не трудятся целыми днями в поте лица только для того, чтобы одеть и прокормить себя? Разве мало их так и умирают от нужды, не справившись с этой задачей?
- Все так, все так.
- Тогда ты должен признать, что мы рождаемся буквально для того, чтобы умереть. Не так ли?
Я опять кивнул.
Васубандху снова замолчал, и весь Сад затих вслед за ним, но это была не радостная тишина, которую разливала медитация Учителя Камалашилы, а страшное безмолвие смерти, безмолвие зимы. Казалось, в этом Саду, прежде наполненном жизнью прекрасных цветов и деревьев, остался только холодный камень ограждавших его стен.
Я искоса посмотрел на Учителя; он, задумавшись, смотрел куда-то вдаль, в темноту над южной стеной, что возвышалась справа от него.
Потом он снова опустил свой взгляд на меня, и меня поразило то, как сильно изменилось его лицо: каменный холод превратился в горячее сострадание, его полные слез глаза сияли.
- А если у человека есть родные и близкие - милые его сердцу люди, близкие по духу, партнеры и испытанные соратники по борьбе, друзья до гроба, верная жена, послушные дети, умудренные опытом родители и все те, кто прошагал с ним бок о бок всю его долгую, а может быть и даже скорее всего, недолгую жизнь, - то когда этот человек умирает, но еще не совсем умер, а лежит на смертном одре, то они ведь соберутся, все до одного, станут рыдать и хватать его за руки, прикасаться к его щекам и груди и кричать: «На кого ж ты нас покидаешь?» Знакомая картина?
- Да-да, я и сам все это видел, я и сам стоял у такого же одра.
- А заметил ли ты, что человек этот все равно умирает, как бы крепко его ни держали?
- Видел.
- Умирает один?