Сад принцессы Сульдрун

Монах некоторое время предавался размышлениям, после чего отправился восвояси и внимательно просмотрел свои записи. Учитывая дату бракосочетания Эйласа и Сульдрун, он рассчитал, когда примерно должен был родиться ребенок. Так как зачатие фактически имело место за несколько недель до венчания, Умфред ошибся в расчетах, но для него эта несущественная деталь в любом случае не имела значения. Налицо был важнейший факт беременности принцессы: каким образом Умфред мог извлечь выгоду из этого любопытнейшего обстоятельства, по-видимому известного только ему самому?

Прошло еще несколько недель. Брат Умфред составлял сотни планов, но ни один из них не давал ему достаточных преимуществ, и он держал язык за зубами.

Сульдрун хорошо понимала, на что рассчитывал монах. По мере приближения неизбежного события ее беспокойство нарастало. Рано или поздно монах воспользовался бы возможностью остаться наедине с королем и, маскируя бесстыдную дерзость напускным смирением, раскрыл бы ее драгоценную тайну.

И что тогда? Сульдрун боялась даже вообразить себе последствия. Что бы ни случилось, ей будущее не сулило ничего хорошего.

Времени оставалось мало. Поддавшись внезапной панике, Сульдрун вскарабкалась по склону и перелезла через стену. Спрятавшись в кустах у дороги, она наблюдала за крестьянами, бредущими на рынок и возвращавшимися домой.

На следующий день ей удалось заметить Эйирме. Увидев принцессу, старая кормилица зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя непроизвольным возгласом. Следуя за воспитанницей, она перелезла через каменную стену в старый сад. Расплакавшись, она обняла Сульдрун и потребовала объяснить ей, почему сорвался план побега — ведь все было готово!

Сульдрун рассказала то, что знала.

«А что случилось с Эйласом?»

Сульдрун промолчала — она не могла ничего сказать. Зловещая безвестность заставляла предположить, что Эйласа уже не было в живых. Принцесса и кормилица снова расплакались; Эйирме проклинала тирана-извращенца, способного подвергать свою дочь таким мукам.

Основываясь на собственном немалом опыте, Эйирме прикинула в уме число лунных месяцев и определила, когда, скорее всего, у Сульдрун начнутся роды. Оставалось всего дней пять, в лучшем случае не больше десяти — и ничего еще не было приготовлено!

«Тебе нужно снова бежать, сегодня же ночью!» — решила кормилица.

Сульдрун с сожалением отвергла это предложение: «Про тебя сразу вспомнят, и страшно даже представить себе, что с тобой сделают!»

«А как же ребенок? Его у тебя отнимут!»

И снова Сульдрун не смогла сдержать слезы. Эйирме прижала ее к себе: «Слушай! Мне пришла в голову каверзная мысль. У меня есть слабоумная племянница — ее уже третий раз обрюхатил помощник конюха, тоже придурок. Первые два младенца у нее сразу сдохли, потому что она просто не понимает, что делает. Теперь у нее снова схватки — на подходе третий ублюдок, а его никто в глаза не хочет видеть, и меньше всех она сама. Не унывай! Как-нибудь мы выкрутимся, что-нибудь получится».

«Теперь уже надеяться почти не на что», — печально отозвалась Сульдрун.

«Посмотрим!»

Племянница Эйирме родила нечто — судя по внешним признакам, девочку. Как и предыдущие отпрыски помощника конюха, этот ребенок что-то пропищал в судорогах и умер, уткнувшись лицом в обильные маточные выделения.

Тельце младенца поместили в коробку, над которой — так как племянницу Эйирме убедили обратиться в христианство — брат Умфред произнес несколько благочестивых слов. Погребение поручили Эйирме, и она забрала коробку.

Прошла ночь, наступило утро. В полдень у Сульдрун начались схватки. Перед заходом солнца — истощенная, с темными кругами под глазами, но относительно жизнерадостная — принцесса родила сына, которого нарекла Друном в честь данайского бога-героя, правителя миров Арктура.

Эйирме вымыла Друна и завернула его в чистые пеленки. Позже, вечером, она вернулась с небольшой коробкой. Выше по склону, под оливковыми деревьями, она вырыла неглубокую могилу и без церемоний бросила в нее мертвого младенца. Коробку она сожгла в очаге часовни. Сульдрун лежала на кушетке и наблюдала за кормилицей большими глазами.

Когда коробка превратилась в пепел и ребенок уснул, Эйирме сказала: «Теперь мне пора уходить. Я не скажу тебе, где спрячу Друна, чтобы у Казмира не было возможности у тебя это выпытать. Через месяц-другой ты выскользнешь из сада, найдешь своего ребенка, и — надеюсь — вы больше не будете знать никакого горя до конца своих дней».

«Я боюсь, Эйирме!» — тихо отозвалась Сульдрун.

Большие круглые плечи Эйирме поежились: «Я тоже боюсь, по правде говоря. Как бы то ни было, мы сделали все, что могли».

Брат Умфред сидел перед столешницей из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, напротив королевы Соллас. Он изучал с огромным сосредоточением несколько деревянных дощечек с вырезанными на них таинственными символами, понятными, по-видимому, только просвещенному священнослужителю. По обеим сторонам столешницы горели восковые свечи, ароматизированные душистым перцем.