Сад Лиоты

Я не могу оставаться здесь. Не могу продолжать все это. В противном случае я приду к такой же всепоглощающей ненависти, с какой она относится к своей матери.

Соскочив с кровати, она ринулась в свою гардеробную. С легкостью отодвинула зеркальную дверцу раздвижного шкафа и стащила с верхней полки свой чемодан. Она стала открывать ящики комода, вынимать только самое необходимое и все наспех упаковывать. Этих вещей хватит на то время, пока она основательно не устроится со Сьюзен. Энни взяла с прикроватной тумбочки свою Библию и положила ее поверх одежды. Опустив крышку чемодана, она заперла его на ключ.

Следует ли поговорить с матерью? Нет, лучше не рисковать. Она отдавала себе отчет, во что могут вылиться препирательства с матерью. Энни села за свой письменный стол, выдвинула боковой ящичек, достала оттуда весьма симпатичный набор письменных принадлежностей и довольно долго просидела в задумчивости. Неважно, что она напишет, все равно ничто не изменит мнение матери. Потерла глаза, потом нос, плотно сжала губы.

Боже… Боже… — Она не знала даже, о чем ей молиться. Не знала, правильно она поступает или ошибается. — Почитание. Что все-таки оно предполагает?

«Мама, — написала она, — я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. — Вновь долго и неподвижно сидела, обдумывая, что же еще написать, чтобы смягчить удар. Ничего не приходило в голову. Ничего ведь и не поможет. Все, что возникло в ее воображении, это неуемная ярость. — Я люблю тебя, — наконец, заключила она и просто подписалась. — Энни».

Она положила записку на кровать, на самую ее середину.

Нора услышала, как скрипнула тихонько лестница, и поняла, что Энни спускается вниз.

Неплохо. У нее было время все хорошенько обдумать.

Нора приняла расслабленную позу на своем ложе, поправила уже ставший теплым компресс и стала ждать, когда с извинениями появится ее дочь.

Входная дверь открылась и захлопнулась.

Удивленная и раздраженная, Нора села.

— Энни?

Разозлившись, она сдернула со лба компресс и вскочила на ноги. Заглянула в гостиную, позвала еще раз. Вероятно, дочь пошла побродить и развеяться. Со своих прогулок Энни возвращалась более сговорчивой. Однако Нора не любила томить себя долгим ожиданием, которое приводило ее в раздраженное состояние духа. Терпение не являлось одним из ее достоинств. Нора предпочитала как можно быстрее улаживать все вопросы, чтобы избавлять себя от лишнего беспокойства и ненужных размышлений. Она никогда не тревожилась о том, что творится в душе у Энни. Главное — всегда знать, где находится и о чем думает ее дочь.

Почему у нее такой трудный характер? Я все делаю так, чтобы ей было лучше!

Войдя в столовую, она увидела Энни сквозь прозрачные шелковые занавески на окнах, выходивших на центральную улицу. Дочь как раз забрасывала свой чемодан в багажник новенького «Сатурна», купленного ей отцом в подарок на окончание школы. Совершенно ошеломленная, Нора стояла в оцепенении, наблюдая, как Энни захлопнула багажник, обогнула машину и, открыв дверцу со стороны водителя, скользнула на сиденье.

Куда это она надумала ехать? Она ни разу не уезжала из дома без разрешения.

Как только машина Энни покатилась по улице, одновременно два чувства пронзили Нору: раскаленная добела ярость и леденящий душу страх. Она побежала к двери, распахнула ее и выскочила из дома.

— Энни!

Нора Гейнз стояла на своей идеально ухоженной, как на картинке, лужайке и смотрела на задние огни машины ее дочери, которые разочек мигнули во время недолгой остановки на углу, а затем машина свернула и исчезла из вида.

2

Лиота Рейнхардт вымыла после сыра и сполоснула холодной водой тарелку из зеленого стекла, предназначенную для сервировки праздничного стола, вилку, ножик и положила все это на пластиковую сушилку, которая стояла рядом с раковиной, на столешнице.

В доме было тихо, как в царстве тишины, все окна закрыты. А ведь когда-то каждый весенний день она распахивала их настежь и наслаждалась пением птиц, дышала свежим, напоенным ароматом цветов воздухом, проникавшим в дом из сада. Но за последние несколько лет сад зарос, а сама она стала узницей в собственном доме из-за мучавшего ее артрита. Лиота выдернула из раковины пробку и, пока теплая мыльная вода быстро втягивалась в отверстие стока, рассматривала свои скрюченные артритом, узловатые пальцы.

Вот так и время, как вода, исчезает стремительно и необратимо.

В свои восемьдесят четыре года она понимала, что ей уже немного осталось. Ее охватило грустное чувство одиночества, из-за которого дни казались бесконечно долгими и ночи нескончаемыми.