— Шла б ты отсюда, — посоветовал Игнатьич. — Нечего тут таким ранимым телочкам делать, иди малюй — или что ты там делаешь? Или можешь присоединиться, но свою порцию придется отработать.
Кира знала, что он ее провоцирует. Это только в фильмах бродяги, бандиты и прочие не слишком приятные личности сразу же думают о том, как изнасиловать одинокую красавицу. Но настоящая жизнь куда прагматичней, и в этот сырой, промозглый вечер бродягам куда больше хотелось горячей похлебки, чем сомнительных развлечений на мокрой траве. К тому же, Кира старалась сделать все, чтобы не вызывать
А еще у него не переставала кровоточить рука — и, судя по размеру укуса, челюсти у щенка были совсем маленькие. Как только Кира уйдет, этим троим вполне может хватить ума из мстительности сварить песика заживо!
Поэтому уходить она не собиралась.
— Я хочу забрать собаку. Что для этого нужно?
Она скрестила руки на груди, и со стороны казалось, что ее ничто по-настоящему не волнует. Бродяги не должны были догадаться, что так Кира пыталась скрыть нервную дрожь.
— Вали отсюда! — рявкнул Белый. — Не до тебя сейчас!
— Быстрее, — буркнул Лом. Похоже, он уже заждался ужина.
Но они не имели значения, только не сейчас. Поэтому Кира даже не смотрела на них, ее взгляд был прикован к серым, мутным глазам Игнатьича. Как он решит, так и будет.
— Двадцать штук, — заявил Игнатьич.
— За дворнягу, которую вы сперли? — поразилась Кира.
— Ничо не сперли, тебе ж сказали — добыли! Кто добыл, тот и хозяин, а хозяин сам цену назначает. Есть у тебя двадцать штук, рисовалка?
— Игнатьич, это несерьезно…
— Серьезно, — отрезал он. — Или двадцать штук, или вали отсюда, мешаешь!
И тут Кира поняла, что он не намерен торговаться. Да что там, он и переговорами это не считает! Он абсолютно уверен, что на спасение дворняжки она больше тысячи не потратит… Потому что никто из них троих не потратил бы. Игнатьич просто хотел придать всему, что здесь происходило, хотя бы видимость цивилизованности, создать иллюзию, за которой все равно скрылась бы расправа над живым существом.
Щенок, словно почувствовав неизбежность своей судьбы, уже даже не вырывался. Он тихо поскуливал в мешке, а потом и вовсе затих, выбившись из сил. Хотя упрямый, малыш, раз так руку этому уроду порвал…
Кира, со стороны все еще казавшаяся равнодушной ледяной статуей, отчаянно пыталась сообразить, что делать. Развернуться и уйти? Да они ж собаку тут заживо сварят! Торговаться? Есть риск разозлить Игнатьича, и тогда уже ей несдобровать, потому что мир между бродягами и уличными художниками был призрачным и зыбким. Позвать полицию? Да в жизни патрульные не потащатся в эти заросли ради дворняги! Да и потом, даже если они все-таки придут, будет уже слишком поздно.
Путь был только один: выполнить условие. Поговаривали, что Игнатьич еще с зоны отличается принципиальностью: если он что-то сказал, то сделает, даже если ему самому от этого хуже. Поэтому Кире нужно было держаться за этот вариант.
— Что стала? Вали! — поторопил ее Белый.
Лом уже разжег костер и теперь подвесил над ним закопченную кастрюлю. Нож они так и не нашли, да уже и не искали. Зачем, если так просто, когда закипит, вытряхнуть содержимое мешка прямо туда?
Кира сжала кулаки в немой злости. Хотелось просто броситься вперед и ударить этой кастрюлей прямо по самодовольной роже Игнатьича! Но — нельзя, потому что она одна в жизни не справится с тремя бродягами.
Поэтому она молча сняла рюкзак, поставила на землю и опустилась на одно колено рядом с ним.
— Ты что, серьезно собралась купить это? — фыркнул Игнатьич. — Да ты совсем больная, рисовалка! Есть у тебя хоть двадцать штук-то?
Этого Кира как раз не знала. Сейчас у нее в рюкзаке были
Но «эти деньги» — всего пятнадцать тысяч. То, чего хватило бы на несколько дней человеку, не хватит на одну спасительную минуту для собаки. Ирония.
Она не могла отступить, поэтому Кира продолжала обыскивать рюкзак. Ее действия веселили бомжей, но промелькнувшие деньги интриговали.
Кира решила испытать удачу:
— Пятнадцать есть, больше нету. Устроит?
Чувствовалось, что двух бродяг эта сумма устроила бы — и даже больше. Глаза Лома жадно блеснули, Белый с мешком уже направился к ней — но Игнатьич решительно остановил его.
— Нет. Или двадцать, или никак.