Сад чудовищ

– Недаром я назвался Папашей Уорбуксом. Для, скажем так, проектов лучше не брать деньги из государственной кормушки. Я слишком стар, чтобы воевать за свою страну, но я помогаю как могу. Что, парень, любопытство удовлетворено?

– Удовлетворено.

– Отлично. – Клейборн окинул Пола взглядом. – Тогда еще одно. Тебе ведь объяснили, каково вознаграждение? Сумму назвали?

Пол кивнул и услышал:

– Я ее удваиваю.

У Шумана аж лицо вспыхнуло. Десять тысяч долларов? Он представить такого не мог.

Гордон медленно повернулся к сенатору. Пол догадался, что последнее предложение сценарием не предусматривалось.

– А вы наличными заплатите? Не чеком, а наличными?

Почему-то сенатор с Клейборном расхохотались.

– Разумеется, – заверил толстяк. – Любой каприз.

Сенатор придвинул к себе телефон и постучал по трубке:

– Ну так что, сынок? Мы звоним Дьюи или как?

Тишину прервало чирканье спички – Гордон закурил сигарету.

– Подумай, Пол. Мы даем тебе шанс стереть прошлое. Шанс начать с чистого листа. Многим ли киллерам он выпадает?

II. Город слухов 24 июля 1936 года, пятница

Глава 3

Наконец-то можно заняться тем, ради чего он здесь!

В шесть утра пароход «Манхэттен», в зловонном коридоре третьего класса которого он, Альберт, сейчас стоял, входил в порт Гамбурга. Из Нью-Йорка они отправились десять дней назад.

Компания «Юнайтед Стейтс лайнс» считала «Манхэттен» своим флагманом: он стал для нее первым исключительно пассажирским кораблем. Огромный, длиной с два футбольных поля, на этом рейсе он был битком набит пассажирами. Как правило, в трансатлантический рейс отправляется сотен шесть пассажиров и сотен пять членов экипажа. На «Манхэттене» же каюты трех классов заняли почти четыреста олимпийцев с тренерами и менеджерами и еще восемьсот пятьдесят пассажиров, в основном члены их семей, друзья и представители Олимпийского комитета США.

Большое число пассажиров, необычные требования спортсменов и журналистов внесли суматоху в жизнь исполнительного, вежливого экипажа и особенно мучили его, лысого толстяка по имени Альберт Хайнслер. Ему, носильщику, день-деньской давали жару, но еще жарче было от истинной роли, которую он тайком от всех играл на «Манхэттене». Хайнслер считал себя агентом, ведь именно так в нацистской разведке называют своих надежных служащих.

На деле этот замкнутый тридцатичетырехлетний холостяк лишь состоял в Германо-американском союзе, разношерстной профашистской организации, порой объединяющейся с Христианским фронтом в выступлениях против евреев, коммунистов и негров. Ненависти к США Хайнслер не испытывал, но не мог забыть бедной юности, ведь из-за антинемецких настроений в Первую мировую войну его семья обнищала. «Ганс, Ганс, Гансишка!» – без конца дразнили Альберта и избивали то в подворотне, то на школьном дворе.

Нет, Хайнслер не чувствовал ненависти к своей родине, зато восхищался Адольфом Гитлером. Ради этого святого человека он был готов на любые жертвы – сесть в тюрьму, погибнуть, если понадобится.

Хайнслер захлебнулся от радости, когда командир джерсийского отряда союза отметил его успешную работу счетоводом на пассажирских лайнерах и устроил на «Манхэттен». Командир-коричневорубашечник встретился с Хайнслером на променаде в Атлантик-Сити и объяснил: вообще-то, нацисты очень гостеприимны, но сейчас опасаются диверсий, которые могут устроить злоумышленники при таком наплыве иностранцев. Хайнслера назначали секретным представителем нацистов на корабле. На сей раз бухучетом он заниматься не станет. Чтобы беспрепятственно передвигаться по «Манхэттену», он будет носильщиком.

Вот настоящее дело его жизни! Хайнслер тотчас уволился из конторы дипломированного присяжного бухгалтера на нижнем Бродвее и несколько дней до отплытия «Манхэттена» готовился к исполнению миссии с обычной для себя одержимостью. Он сутки напролет штудировал план судна, примерял роль носильщика, повторял немецкий и учил международную азбуку Морзе.

Корабль отплыл, и Хайнслер превратился в идеального агента – держался особняком, смотрел, слушал. Пока «Манхэттен» пересекал океан, Хайнслер не мог общаться с Германией: сигнал его портативной радиостанции оказался слишком слаб. На борту, конечно же, имелся мощный беспроводной коротко- и длинноволновой передатчик, но воспользоваться им без корабельного радиста было невозможно, а послания агента никому видеть и слышать не следовало.

Хайнслер глянул в иллюминатор на серую полоску немецкого берега. Пожалуй, «Манхэттен» достаточно близко, чтобы отправить сообщение. В своей крошечной каюте носильщик достал из-под койки переносной аппарат «Аллоччио Баччини» и двинулся с ним к трапу, чтобы подняться на самую верхнюю палубу, откуда слабый сигнал долетит до берега.