Сад

Она взглянула и узнала сразу. Это был тот самый сад, где они познакомились. Но это был одновременно сад и человек, как в Овидиевых метаморфозах. Юноша, изображенный на нем, был частью природы. Он как бы еще не отделился от нее. Краски были утренни и свежи, как рябь на синей поверхности пруда. Все это казалось музыкой, превратившейся в чистые несмешанные цвета, выжатые из тюбиков на бумагу, или нет, не из тюбиков, а из ветвей и трав, из зари. На бумаге лежали живые нежные тона самого сада, словно сад был здесь, вместе с утром и ветром.

- Эта акварель, - сказал он тихо, - понравилась Матиссу.

- Матисс умер около сорока лет тому назад.

- Я был и тогда.

- Как вы могли быть тогда? На вид вам не больше двадцати пяти лет.

- Это не существенно. Я могу быть моложе и старше себя. Иногда это у меня получается, а иногда нет. Тогда я чувствую себя бездарным. Вон идет критик. Он проталкивается ко мне. По выражению его лица я не жду от него ничего хорошего.

Нина отошла в сторону. Время от времени она оглядывалась. Обрюзгшее лицо критика становилось все сумрачнее и сумрачнее. Критик о чем-то вполголоса говорил Сиду.

Нина смотрела на акварель, перед которой остановилась, Было изображено широкое окно, распахнутое в весну, в лес. По-видимому, где-то близко от окна в лесу, влажно переливая звук, свистела иволга. Художнику удалось передать красками непередаваемое: птичий свист. Потом стала куковать кукушка. Лес отбирал и снова возвращал ей ее звук.

Нина прислушалась. До нее донесся голос, но уже не кукушки, а критика, его раздраженные слова:

- Этюды - это еще не картина! Краски - это еще не сюжет. У вас нет школы. Матисс вас ничему не научил!

5

В загсе Сида спросили:

- Сид Николаевич, в каком году вы родились?

- В две тысячи третьем.

Служащий загса пошутил:

- До рождества Христова?

- Нет, после рождества.

- Но сейчас только тысяча девятьсот семьдесят пятый год.

- Если не верите мне, посмотрите паспорт.

Молодой человек раскрыл паспорт Сида и помрачнел.

- Я зарегистрирую вас, товарищ Облаков. Но вы должны переменить документ. Явная описка. Вы не могли родиться в столетии, которое еще не наступило.

- Мог.

- Давай не не будем входить в пререкание. Тут загс.

Что бы случилось с этим вежливым молодым человеком, если бы он знал, что описки не было и что Сид Облаков действительно моложе себя на двадцать лет? Но ни Сид, ни Нина не стали ему объяснять факт, не поддающийся объяснению. Они получили брачное свидетельство и поехали домой.

Шофер такси нервно и даже с досадой прислушивался к их разговору, через пять минут он стал сильно нервничать и два раза чуть не нарушил правила уличного движения. Он слышал знакомые слова, но не мог понять их смысла. Да и был ли какой-нибудь смысл в том, о чем говорили пассажиры? А шофер любил порядок, любил, чтобы все было на своем месте - слова, поступки и даже мысли.

- Я почти стала верить, Сид, - сказала Нина, - что ты родился в две тысячи третьем году. Но как ты попал к нам из будущего?

- Нина, ты неправильно ставишь вопрос. Важно не как, а зачем. Я попал в прошлое, чтобы встретиться с тобой. Я не мог примириться со случаем, с тем, что ты родилась на сорок лет раньше меня. Я увидел твое изображение в старинном семейном альбоме у своей бабушки и сделал все, чтобы встретиться с тобой. Как видишь, мне это удалось.

- Почему?

- Ты неправильно ставишь вопрос. Почему с нами разговаривает Пушкин или Шекспир? Потому, что люди нашли способ мысленной одновременности разных поколений. Это изобретение назвали письменностью. Оно несовершенно. Пушкин может разговаривать с нами, но мы с ним не можем. В сказочно-волшебном институте, в котором я работал, нашли способ разговаривать с Пушкиным и Шекспиром не через века, а непосредственно, как я сейчас говорю с тобой. Но я пребываю одновременно и в своем столетии тоже.

- Объясни, Сид, как это тебе удается?

- Ты неправильно ставишь вопрос. Чтобы ответить, нужно вспомнить то, чего не было и нет, а то, что еще только будет, не так ли? Но это уже будет не воспоминание, а мечта. Ты хочешь, чтобы я помечтал?

- Хочу, - ответила Нина. - Я так люблю, когда ты мечтаешь.

Машина резко затормозила и остановилась.

- Выходите, - сказал шофер.

- Разве мы приехали? - удивилась Нина.

- Неважно. Выходите. Дальше не повезу.

- Горючего не хватило?

- Горючего сколько угодно. Выходите. Мечтайте в другом месте, а не у меня. Органически не выношу мечтателей. Извините. Мне надо к Горьковскому метро, в парк.

6

Они поселились в Нининой комнате. Не могли же они жить в саду под открытым небом, где Облаков, по его словам, стоял, ожидая ее.

У него не было собственной площади, он ждал, когда Союз художников выхлопочет ему квартиру. Но он был седьмым в длинной очереди, и она еще не подошла.

Правда, у него была отличная мастерская на набережной Кутузова. Он не только работал в своей солнечной мастерской, но и жил там. Разумеется, в те часы, когда не превращался в сад, а оставался человеком.