Сабля и крест

— Не стоит овчинка выделки… — пренебрежительно усмехнулся Босоркун, усаживаясь обратно и, как ни в чем не бывало, вновь принимаясь за завтрак. — Это ж те дозорные, что у брода были. Злятся сиромахи, что я их усыпил обманом и это… перед товарищами опозорил… Пусть себе забавляются детишки. Они нам не помеха.

— Змееныш жалит также смертельно, как и старый змей… — произнес Салах-Гирей. — И мне не нравится, когда на огонь моего костра, как ночные мотыльки, слетаются вражеские стрелы.

— Ерунда… Сегодня они больше не сунутся, а завтра мы уже будем далеко. — Тут Рудой Панько заметил недовольство на лице юного Гирея и быстро добавил. — Но, если ты считаешь, что воинам не мешает размяться — пусть. Ты хан — тебе и повелевать. А хочешь, я этих сосунков волками затравлю? Тут как раз неподалеку одна стая бродит… Шепну вожаку, что легкая добыча…

— Нет, — отрицательно мотнул головой Салах-Гирей, даже не дослушав до конца.

— Жалеешь гяуров? — удивился бес.

— Не в казаках дело…

— А в чем, прости мое любопытство?

— Думаешь, шайтан, я не знаю, что за каждое мое желание, исполненное тобой, — придется расплачиваться? Поэтому с пустяками пусть справляются слуги. Они дешевле злого духа.

— Ты прав, хан: именно так и говорится в легендах… — ухмыльнулся Босоркун, покосившись на аталыка. — Но не в этот раз. Клянусь Адом, если ты поможешь мне добыть… — бес запнулся. — Нечто нужное мне… и не только мне, — он вновь запнулся и чисто по-людски оглянулся себе за левое плечо… — Обещаю: благополучие рода Гиреев будет обеспечено до скончания веков. Поэтому, пока ты со мной, юный хан, не беспокойся о мелочах… И пара-тройка длинночубых нетяг-оборванцев сейчас не опаснее, чем вошь в кожухе. Допекут — прихлопнем, даже мокрого пятна не останется.

— И все же я хочу напомнить тебе наш уговор, — угрюмо пробормотал Кучам.

Аталык уже понимал, что ни отвязаться от шайтана, ни переубедить юного хана уже не сможет, но хотелось хотя бы прояснить ситуацию.

— О моей выгоде? — переспросил Босоркун.

— Да! — Кучам посмотрел на беса прямо и не отвел глаз.

— Ад с вами, — махнул рукой тот. — Слушайте, басурмане… Да, я бес. Самый настоящий. И могуществом обладаю воистину адским, но… есть ограничения, которые мне, увы, неподвластны. Особенно, когда имею дело с христианами, на освященной земле, вблизи храмов. Тогда мои силы примерно равны обычному человеку схожей комплекции. А то, что даже не мне, а Хозяину необходимо, находится в большом и богатом селе. То есть, с церковью. Да, чего уж там, девка мне одна нужна… Хочу ее сменять на… Ладно, об этом еще рано. Так вот, я вам помогу то богатое село без боя взять, а вы мне — девку передадите. И моя выгода в том, ага, что коль она не обманом или силой схвачена мною будет, а в подарок получена — то и власть моя над ней гораздо больше станет. Ну что, я понятно объяснил…

Вместо Кучама ответил Салах-Гирей. Юноша посмотрел на беса задумчиво и негромко, так чтобы никто кроме них троих не расслышал, сказал:

— Пусть простит Аллах, мы заключили союз… — татарин не договорил, но выразительно посмотрел на небо. — Надеюсь, что не пожалею. Великий Хан ждет сына с победой, и у меня нет выбора. Я вверяю тебе свою жизнь и судьбу, а также — жизни всех моих воинов по праву их господина.

И как только он произнес эти слова, в глазах Босоркуна, будто огонь полыхнул. Бес выпрямился, приосанился, — неопрятные, вонючие лохмотья, надетые на нем, превратились в добротную красную свитку, перехваченную в поясе широким, украшенным блестящими медными бляхами, цыганским поясом. А еще мгновением позже, солнце, словно в испуге, нырнуло за тучу, грохнул гром, сверкнула молния, а следом хлынул такой дождь, будто из ведра окатили.

— Ты сам это сказал, — торжественно проговорил бес. — Наконец-то! Давно жду! Теперь ваши души в моей власти и я с большим толком могу использовать данную мне силу!

Панько громко захохотал и ударил себя кулаком в грудь так, что там загудело не хуже грома. А потом крикнул, перекрывая шум дождя и рев ветра:

— Закройте глаза! Держите лошадей!

И как только растерянные ордынцы выполнили приказ, сказанный так, что его поняли все, и никто не посмел ослушаться, — нечто жарко и смрадно пахнуло им в лица. Вокруг засвистело, загудело, жалобно застонало… и — затихло.

— Смотрите! — чуть погодя нарушил тревожное молчание веселый голос Босоркуна.

Салах-Гирей осторожно приоткрыл один глаз и от удивления чуть не сполз с седла. Весь чамбул стоял на опушке, пред неведомой ему рекой, а на противоположном берегу виднелось село не менее чем в пятьдесят хат. Тихое и беспечное…

— Вот она, треклятая Михайловка, — торжествующе произнес бес. — Сейчас всем укрыться в лесу и ждать. Недолго… Еще этой ночью она станет вашей… Обещаю. Но сперва мне надо кое-что разузнать.

* * *