— Мосье Михайлов, в Голландии строят славные корабли.
— Отличные, особенно в Саардаме, — отвечал Польдерс, хлебнув порядочный глоток пива.
— Именно отличные, мосье Михайлов, — подтвердил незнакомец. — И если бы у вас в России были такие корабли, то при множестве вашего народонаселения вы могли бы совершить чудеса.
— Да, — отвечал Польдерс, несколько смутившись и опасаясь, чтобы незнакомец не заговорил с ним о предметах, о которых он не имел никакого понятия.
— У нас во Франции… — начал опять незнакомец.
— А! Вы француз! — перебил его Польдерс.
— Точно так, мосье Михайлов.
— Ага!
— Итак, я говорю, что у нас во Франции флот прекрасный, но народу гораздо менее, нежели у вас; притом же мы в таком же положении… Впрочем, мне незачем говорить вам о нашем положении, вы, вероятно, читаете газеты?
— Газеты? Как же, как же! То есть я не то что читаю, а так, знаете…
— Понимаю, понимаю! — отвечал француз, лукаво улыбнувшись. — Вы просматриваете только то, что достойно замечания.
— Именно! Я просматриваю только то, что достойно замечания.
— Скажите же мне, пожалуйста, какого вы мнения о Швеции?
— О Швеции?
— Да, о Швеции!
— Гм!.. То есть… Вы спрашиваете, какого мнения я о Швеции?
— Именно, — отвечал француз и подумал про себя: «Он не хочет высказать своего мнения».
— Извольте видеть… Швеция… то есть… знаете! — и Польдерс хлебнул опять пива, спрятав нос в кружку, чтобы скрыть свое смущение.
— Я угадываю вашу мысль! — вскричал собеседник его.
— Угадываете? — с изумлением спросил Польдерс, у которого никакой мысли не было.
— Совершенно! Вы хотите сказать, Швецию надобно щадить. Не так ли?
— Справедливо, справедливо! Швецию надобно щадить. Вы удивительно проницательны, мосье!
Француз улыбнулся со скромностью.
— Но скажите, пожалуйста, намерены ли вы так же поступить с Англией? То есть я спрашиваю: такое же ли мнение вы имеете о гордом, кичливом Альбионе?
— Я с ним не знаком, — отвечал Польдерс.
Француз громко засмеялся.
— Ah parfait! charmant![1]— вскричал он. — Этот ответ исполнен остроумия, и я совершенно постигаю вашу мысль, мосье Камилов. Вы не знакомы с Альбионом, то есть вы не имеете и не хотите с ним ничего общего.
— И знать его не хочу! — вскричал Польдерс.
— Вы презираете гордость его?
— Презираю!
— И при случае вы дадите ему почувствовать вашу силу.
— Я ему переломаю все ребра! — вскричал Польдерс, более и более разгорячаемый пивом.
— Под ребрами вы, вероятно, понимаете министров и полководцев? — спросил, лукаво улыбаясь, француз.
— Вы совершенно постигаете мою мысль, мосье, — с важностью отвечал Польдерс.
— Какое счастие! — вскричал француз, радостно потирая руки. — Позвольте мне снять перед вами маску… уважая инкогнито вашего вел… то есть, уважая ваше инкогнито, мосье Лимаков, я не изменю ему; но позвольте мне объявить вам, что во всех мерах, которые вам угодно будет принять против Англии, вы найдете во Франции верную союзницу.
— Неужели!
— Точно так, ваше… мосье Макилов, я нарочно прислан, сюда из Франции для того, чтобы предложить вам союз…
— Покорно вас благодарю! — отвечал Польдерс с глупым выражением лица и не приходя в себя от изумления.
— Надеюсь, что вы позволите мне сообщить Парижскому Кабинету весь наш разговор…
— Я не заслужил такой чести…
— Помилуйте! Вся честь с моей стороны!
— О!
— Нет, сделайте одолжение…
Минут пять продолжались комплименты с обеих сторон.
Наконец француз встал и раскланялся. Польдерс проводил его до дверей, покачиваясь.
ГЛАВА XI
ПУТЕШЕСТВИЕ В ТРУБУ
Расставшись с французом, работник мельника простоял несколько минут как ошеломленный. Он не понял ни слова из предшествовавшего разговора, кроме того, что русский плотник вместе с Францией был зол на какого–то Альбиона.
Но весь этот разговор еще более подстрекнул любопытство Польдерса, а выпитое вино придало ему смелость, и он решился еще раз забраться в хижину Михайлова и утащить у него бумаги.
В доме русского плотника по–прежнему было темно.
По мере приближения к нему Польдерс чувствовал, что смелость его уменьшалась и сердце начинало биться сильнее и сильнее. Долго не мог решиться отворить двери, но наконец собрался с духом и вошел в хижину. Глубокая тишина, царствовавшая в ней, была прерываема только ровным стуком маятника простых стенных часов. Ощупью пробрался Польдерс до стола, на котором лежали некоторые бумаги, слабо освещенные лунным светом, пробившимся в маленькие стекла квадратного окна.
При этом свете Польдерс увидел, что на этих бумагах были разные чертежи и рисунки; ему хотелось не это, из чертежа ничего нельзя было узнать, между тем как письмо или какая бы то ни было рукопись могли объяснить много. Не теряя надежды, работник мельника стал шарить по столу, по сторонам его, и нашел незамкнутый выдвижной ящик. Скоро запустил он в него руку и нашел довольно толстую тетрадь. Польдерс чрезвычайно обрадовался этой находке, поспешно вытащил тетрадь и увидал, что она вся исписана.