В конце концов потенциальный покупатель ушел, так и не согласившись переплачивать вдвое. Все шло по плану — вплоть до следующего момента: Михаил был уверен, что Антоша тоже вот-вот уберется и можно будет снова впустить Арсения, чтобы заняться зарядкой. Как и что здесь можно было придумать, Копылов пока не представлял, но шанс, хоть и крохотный, имелся.
Он забыл, как опасно пускать козла в огород! Три часа Антоша не мог оторваться от чужих пластинок. Два раза он выходил на кухню и, судя по звуку, лазил в холодильник, но упрямо возвращался назад. Михаила, у которого от голода сводило кишки, так и подмывало выйти, взять этого, блин… меломана за шкварник…
Наконец Антоша убрался. Напившись на кухне воды, Копылов открыл дверь и впустил Арсения.
Прямо с порога тот чихнул. Не успел Михаил пожелать ему здоровья, как тот чихнул еще раз, потом еще, еще, еще… Он чихал, а Копылов стоял и слушал.
— Ну вот, опять, — Арсений высморкался. — Там у мусоропровода пылища… Я держался-держался, наконец такой чих пробрал! Стал искать платок — нащупал в кармане дырку… Миш, — кажется, он впервые за все это время назвал Копылова по имени, — через нее он и провалился… За подкладку!
— Платок?
— Не только… — и Арсений протянул Михаилу запасной аккумулятор.
Шимун Врочек
Урот
Воще то я ни урот. Проста я такой красивий. Миня мама уранила када ей сказали чта па больше ни вирнецца. А он ни мог никак вирнуца. У ниво в машине уран кончилца. Па лител нат тарами где дерги живут они ево патом схавали. Дядю Костю то же схавали одна жилезная нага асталася. Ма гаварит ну вот блин. И миня уранила. Я ни болна ударилса толька руку сламал и челисть. Я скасал ма зачем ты меня уранила дура. То исть я нипомню че я сказал я тада савсем малинький был. Даже ругацца ни умел нафик. Навернае че та сказал патаму чта трудна удиржацца. Када тибя мордай апол.
Мы тада жыли вбункире хатя ядирная вайна уже кончилася. Но ма гаварит а вдрук апять ну нафик такой щастье. А када па ни вирнулса ма гаварит атец урот сабака чмо накаво ты сволачь нас аставил. Как типерь жить. Бис тибя. Тут я спола заплакал патаму шта челисть сламал и па жалка.
А этат придурак гаварит:
— Ты, урод. Ты зачем сюда пришел? Здесь наша деревня, здесь уродам ходить нельзя.
Я иму гаварю я ни урот миня мама уранила. А он гаварит:
— Вижу, что уронила. Что рожу повредил, тоже вижу. А третья рука у тебя тоже от удара образовалась?
Я гаварю иди нафик видили предурка ипакруче.
Тут он как закричит на миня мутант проклятый за придурка ответишь. Пака он кричал я иму ваткнул в живот палку и павирнул три раза. Мок и читыре павернуть но он стал вирищать как дефка. Пришлось ево на землю уранить ибить нагами. Патом у ниво из живата кроф патикла. Он вирищать пиристал толька на абарот замалчал нафик и ни дергацца. Но уже позна другие прибежали гаварят:
— Ты его убил!
Ну вот нифига сибе думаю схадил за ураном. Че он умер он гаварю савсем дурак. Если бы миня так били я бы фик умер. Ни даждетись гаварю. Они гаварят:
— Это мы сейчас проверим!
Давай миня правирять. А че миня правирять када я бис ихних дурацких праверак знаю. Не умер ни фига как и гаварил. Они устали миня бить гаварят:
— Давайте его к мэру отведем.
Я гаварю жалка палку сламали харошая была палка. Где я такую ище вазьму. Один гаварит:
— Гляньте, ребята, какой разговорчивый мутант. Давайте ему еще всыплем!
А толстый иму гаварит:
— Хватит! Пошли к мэру.
Он уже задалбалса миня пинать.
Пришли к мэру. Мэр гаварит:
— Что за чмо?
А када узнал шта этат придурак умир гаварит:
— Посади его в клетку. Завтра повесим.
Толстый гаварит:
— Как повесим? А виру за убитого кто платить будет?
Мэр гаварит:
— Какая на фиг вира? С этого урода? Иди, посади его.
Миня привили к клетке. У двирей сидели двое. Один гаварит:
— Куда этого-то? Его же там сожрут.
Толстый гаварит:
— Ну и хрен с ним. Все равно завтра на виселицу.
Дверь аткрыли и миня запихнули так шта я упал мордай аппол. Слышу ктота смиецца поднимаю голаву. Сидит дефка такая красивая шта я описать ни магу. Толька у миня сразу зачисалось. Я гаварю давай чели че время тирять. Миня гаварю Витя завут.
— Пошел ты!
Я гаварю ладна толька лажись и ни дергася. Ана гаварит:
— Только попробуй! Убью!
Ни хочишь гаварю тагда я тибе пра симью нашу раскажу.
Па красивый был. Ма ево фсе время ривновала. Гаварила я тибя убью сукин кот если хоть одним глазком куда посмотриш. А как ни сматреть кагда у па их восимь? Если бы уран ни кончилса я бы тоже красивим был как па. Атак миня уранили. Ты ни думай ма уминя малаток. Вырастила нас пять сыноф две дочки и ище Жгутика. Он наверное тоже сын или дочка но я иво атдельна щитаю. Патаму шта нипанятна кто он есть. Гаварить он ни хочет а праверить иво нильзя он кусаеца больна.
Патом я спрасил тибе страшна. Она гаварит:
— Отстань.
Я гаварю хочишь спаю калыбельную каторую мне ма пела кагда я плакал. Она гаварит:
— Не хочу! Заткнись ты, урод, ради бога, дай поспать!
Я не обиделса на урода патаму шта понял она ат страху так гаварит. Я запел как ма научила: