С высоты птичьего полета

Французские ядерные испытания начались в Сахаре в 1960 году. В 1966 году они были вынесены на атолл Муруроа в Тихий океан. СССР, США, Англия прекратили ядерные взрывы в атмосфере, а Франция их продолжала и перешла к подземным испытаниям только двенадцать лет спустя, в 1975 году. Общественность страны отмечала, что в то время, как ведущие ядерные державы выискивают после Рейкьявика возможность сокращения ядерных арсеналов, Франция модернизирует и наращивает губительное оружие. «Мы требуем прекратить ядерные испытания!» – появились надписи на стенах французских домов в предновогодние дни.

Каким станет для нас этот новый, 1987 год – год кота или зайца по восточному календарю? Ведь заяц и кот – животные, совершенно разные с позиций современной символики. Кот ближе к киплинговскому самостоятельному коту, «гуляющему сам по себе», а заяц – бесправен, уязвим, «трусишка зайка серенький…» Каким станет наш проект? – решится в новом году. Пока что он очень слабенький, и в новогоднюю ночь мы всего-всего желаем ему.

В Новом, 1987-м

Если всё же танцевать от всемирной связи событий, то самая горячая точка на карте для нас сейчас – Чад. Туда французы вот-вот обещают ввести войска. И вот тебе и совместные проекты и технические планы, и все общения между нашими странами готовы пойти наперекосяк.

В январе в Москве ударили крещенские, а потом и безымянные морозы. Столбик термометра опустился ниже тридцати, но молодежь, в особенности юные девушки, гуляли по московским улицам с непокрытыми головами. Не надевали «шапо» и некоторые французы, прибывшие в Москву 26 января. Руководитель делегации хрупкий мсье Шапп носил к тому же и легкое пальто. Правда, маршруты его были невелики: от гостиницы до автобуса, от подъезда до такси, а вот юные красотки, будущие матери бродили с улыбкой по улицам, мерзли на остановках, и всё ради моды.

Мода, мода – алтарь нашего времени. На что только не идут ради неё. Филиппинки носят серьги-аквариумы с креветками, мексиканки украшают головы живыми ящерицами. Одно время в моду у нас вошли кроссовки; и стар и млад начали щеголять в обувке с поперечными полосами. Кроссовки носили и с шортами, и с дорогими костюмами.

Мода особенно неистоствовала в маленьких городах, таких, как подмосковный Калининград, где расположено наше КБ.

Впрочем, не все из прибывших были одеты на этот раз не по погоде. Знакомый с климатом России мсье Лабарт был одет в дублёнку, переводчица Мари-Жан Перре в волчью доху, руководитель проекта мадам Тулуз в короткую цигейковую шубку, из-под которой была видна расклёшенная юбка, а остальные члены делегации – в легкие демисезонные пальто. «Холодно?» – спрашивали мы. «Нет, нет, – отвечали французы, – а в гостинице “Космос” даже очень жарко».

Встреча была неплановой. Она возникла по ходу дела. На ней настояли «медики» (так мы называли специалистов по медицинским экспериментам). У медиков – хроническая нехватка времени и вечное кипение страстей. В самом деле всё наоборот: у них есть возможность всласть поговорить. На столько же экспериментов во встрече у них участвует в пять раз больше человек, и так у них будет постоянно.

Нам бы такую жизнь. Мы им завидуем. Например, я отвечаю за технические эксперименты, конкретно за три из четырех, причем один из них большой, как «Маяк», и с выходом в открытый космос. И буксовать нам невозможно, даже обсуждение идет этапами. Сначала общее, прикидочное, своего рода попытка коснуться всего разом и только потом поочередно пройти все стадии проработки. И страстей мы не можем себе позволить. Они лишние и стали бы только тормозить. Поэтому возможен единственный стиль – взаимоуступчивый с настойчивой центровой линией, с желанием всё охватить, пройти по возможности больший круг проблем, оставляя в тылу забот то, к чему вернёмся потом.

Я завидую медикам, хотя и понимаю, что мое представление – «со стороны». Так ведь смотришь со стороны на чужую партию в шахматы, стоишь себе и подсказываешь, но стоит сесть за игру, как ты оказываешься в кругу других страстей и возможностей и принимаешь решения, критикуемые со стороны.

По техническим экспериментам на этот раз основными мсье Мамод и Обри, которому Амин Мамод передавал дела, да бородатый мсье Конде. Мсье Шапп представлял центральный парижский КНЕС, а в оперативном руководстве – мадам Тулуз и её помощники, «её правые руки» – Ален Лабарт и Дени Терион.

Перед началом совещания мадам Тулуз поздравили с рождением сына – пти Пьера – маленького Петра. Теперь мадам выглядела иначе: походкой, несколько угловатой манерой и сухопарой фигурой она напоминала амазонку, и ещё, если не лицом, то манерой и телом могла бы стать прототипом Жанны д\'Арк.

Широкий овальный стол, за которым велись дебаты, теперь сплошь покрывали схемы и чертежи и прочие результаты проработок. Мамод и Обри по-прежнему тщательно фиксировали в тетрадях обсуждаемый вопрос, а потом отвечали на него. В «талмудах» записывался и ход обсуждения, и его конечные результаты, без помарок, каллиграфически, любо-дорого посмотреть.