С высоты птичьего полета

Предполагая, что стучится ученик, Ханна открыла дверь. Но на пороге ее дома стояла девушка, и она была ей незнакома. Даже по голландским меркам, где люди так сильно исхудали, эта девушка выглядела ужасающе тощей. Через тонкие руки просвечивали кости, а через блузку проступали ключицы. Ее темные, коротко остриженные волосы, казалось, не соответствовали ее телу, впалые скулы обрамляли темные глаза, которые смотрели на нее недоуменно и боязливо.

Девушка бросилась в ее объятия и что-то знакомое зашевелилось внутри Ханны, то, о чем она не осмеливалась думать. Но когда тоненький голосок просочился сквозь слои ее одежды, предположение подтвердилось.

– Ханна, это я, Ева.

Девушка крепко вцепилась в Ханну. Но как эта крошечная хрупкая запуганная девушка, кожа да кости, могла оказаться тем ребенком, которого она знала много лет назад?

В ответ она крепко прижала к себе Еву, надеясь, что это не сон, и что она и в самом деле к ней вернулась. Они так и стояли на пороге, как долго, Ханна не знала. Когда Ева наконец отстранилась, и Ханна впервые хорошенько посмотрела на нее, ее охватил восторг: ну хоть кто-то, кто-то, кого она любила, вернулся живым из концентрационных лагерей. Как Еве удалось пережить войну, когда они стольких потеряли? В газетах публиковали жуткие цифры, убитых было так много, что менее четверти голландских евреев, отправленных в немецкие лагеря смерти, смогли вернуться. Ханна окончательно потеряла надежду когда-нибудь снова увидеть Герценбергов. И вот прямо рядом с ней произошло чудо.

Она провела Еву в гостиную и усадила в то самое кресло, в котором она сидела раньше. Затем разожгла камин, хотя было не холодно: ей хотелось опекать и баловать эту девушку.

– Я согрею чайник, Ева, и мы выпьем чаю! – пропела она, тут же осознав, как это нелепо прозвучало, но, не зная, что еще сделать, и стараясь создать обстановку обыденности, ощущения того, на чем они остановились.

Ева кивнула, и уже на кухне Ханна дала волю слезам, снова и снова повторяя вслух:

– Благодарю тебя, Господи. Боже, благодарю тебя за это чудо!

Как только чайник вскипел, и она взяла себя в руки, Ханна вернулась в комнату, ее юная подруга отрешенно смотрела на огонь. Когда их глаза встретились, нижняя губа Евы задрожала, она вновь заговорила:

– Их всех больше нет, Ханна. Их нет. Виллем, малыш, мальчики, папа, мама. Сначала я вернулась домой и стала ждать. Я прождала несколько дней. Я не знала, куда еще пойти.

Ее голос надломился, Ханна тяжело опустилась в кресло и покачала головой, отрицая происходящее, когда эта новая боль тисками сжала ее грудь. Она даже не знала, как реагировать на такое переполняющее ее горе; она ощущала себя беспомощной, не способной утешить ее. С внезапной, невыносимой болью и безмерной сожалением она осознала, что Греты и ее семьи больше нет. Никого, кроме Евы.

Наклонившись вперед, она нежно взяла свою юную подругу за обе руки:

– Ты правильно сделала, что пришла сюда. Я счастлива видеть тебя, Ева. Это чудо, что ты жива.

– Они не убили меня, потому что у меня было занятие. Я думала над словами Клары, – Ева остановилась и огляделась, будто ожидая, что мать Ханны войдет в любой момент. – Где она? Она здесь? Я хочу сказать ей, что ее слова сохранили мне жизнь. Немцы оставили меня в живых, потому что я шила и вязала для их жен. Но я все равно никогда не верила, что выберусь оттуда живой. Но настал день моей свободы, и хочется обо всем рассказать Кларе.

Ханна тряхнула головой, мысль о том, что придется нанести девушке очередной удар, была непереносима. Она не могла произнести эти слова, но Ева почувствовала их автоматически. Похоже, она привыкла к подобным новостям.

– О, – только и смогла вымолвить Ева, и ее глаза наполнились новыми слезами.

Чайник засвистел, и Ханна была рада короткой паузе, которая даст им обоим возможность справиться с горем, которое саваном окутало комнату.

Пока Ева потягивала чай, они молчали, затем, допив свой напиток, она сказала:

– Я также обратилась в администрацию. Они говорят, что у них значительные проблемы с поиском… кого-то из моей семьи. Они не уверены, – и затем она перешла на шепот, – остался ли кто-нибудь.

Ханна снова обняла Еву и крепко прижала к себе, шепча на ухо:

– Мы теперь семья. Мы – семья. И моя мать позаботится о них всех в следующей жизни. Там с ними рядом будет Клара, а мы с тобой станем новой семьей.

Тело Евы обмякло в руках Ханны, она будто ждала этих слов, будто отчаянно искала мягкое место, чтобы припасть к нему и назвать своим домом, и, уткнувшись в плечо Ханны, она зарыдала. Ханна погладила сухую щетину ее волос, стараясь не думать о том, через что ей пришлось пройти.