S-T-I-K-S. Змей

Тихая, ясная ночь, про такую обычно говорят звездная. Длинный переход между корпусами, у огромного панорамного окна с видом на заснеженные деревья и ночное небо одиноко притулилась инвалидная коляска, в ней мужчина лет тридцати. Лицо волевое, даже скорей суровое, с легкой щетиной, его можно было бы назвать привлекательным или даже красивым, если бы не характерная больничная бледность и неутешительное клеймо параплегии[1].

Когда маешься несколько лет по госпиталям, рано или поздно приходит время подводить итог, а он, этот итог, был, мягко говоря не утешительный. Все, что ниже двенадцатого ребра уже не при делах, окончательно и бесповоротно, и даже в высшей инстанции обжалованию не подлежит.

Пять лет, целых пять лет он терпел, не давая себе слабины. Меж операций и реабилитаций, Оружейник, со свойственным спецназовцу неистовством, до рвотных позывов тренировал, истязал и истязал, то, что двигалось и жило еще в его теле. Так или иначе, его неистовое желание встать на ноги ни к чему не привило, разве что он научился самостоятельно испражняться и еще кое каким другим суровым хитростям спинальников.

Врачи очень хвалили и утверждали, что он уникум - за столь короткий срок столько всего достиг. Хотя Миху эта похвала не очень-то бодрила, она скорей даже злила.

Жизнь же, за этими многострадальными стенами шла, бежала своим чередом. Теплые ливни сменялись хладными белыми мухами и по кругу, и по кругу. Вначале, перестала в его палате появляться жена, следом, по очереди реальная жизнь, будто кислотой вытравила друзей и знакомых, а потом и знакомых-знакомых, а родственников у Михаила и вовсе не было, какие родичи могут быть у Ораниенбаумской сироты. А в один из дней и телефон предал, умолк и похоже навсегда, будто ему безвозвратно его электронный язык вырезали. Тот, кого когда-то называли Оружейником ни кого не осуждал у всех своя жизнь, и для того чтобы выжить нужно движение, обездвиженные, первыми сходят с дистанции благополучия, он же теперь тормоз, и на фиг никому не нужен в таком-то стремительном мире. Колясочник провел пальцами по влажному стеклу и тихо сказал:

- Битва проиграна, что ж, нужно дернуть за это, жаль из гостей только звезды, - ладонь война прижалась к стеклу, где мерцали мириады звезд.

- Сколько же я не пробовал серьезный алкоголь? - столько не живут, - заключил Михаил.

Сидящий в коляске вынул из-за пазухи граненый, как же без него, ритуал как-никак и два флакона с медицинским спиртом, подгон от белых ангелов. Девчонок сестричек он всегда защищал, даже теперь. К сожалению похотливых имбецилов, считавших себя в праве по любому поводу, всегда и везде предлагать свои поношенные причиндалы, как какое-то благо, всегда в достатке. Его еще уважали и старались не идти супротив отмороженного спецназовца, на лице которого, нет-нет да и проявлялась, в моменты раздражения, маска бешеного, не сломленного берсерка. Настоящий хищник, даже с перебитым позвоночником остается опасным.

Михаил открыл, вылил огненное пойло в граненный. Полюбовался жидкостью в стакане. Сделал несколько подготовительных вдохов-выдохов. Задержал дыхание на половине выдоха, выпил, затем медленно вдохнул носом, выдохнул, еще немного подышал ноздрями, пока не перестало жечь в пищеводе.

- Хорошо-то как. Расслабило и успокоило знатно.

 Оружейник долго смотрел на звезды, а звезды смотрели на него. Почему-то он больше всего с детства любил смотреть на Большую и Малую медведицы, нравились они ему и все тут, опять же кто в России не любит медведей - символ как-никак.

- Привет, Медведи, куда идете?

- Домой, - ответили медведи, - и тебе пора, - и продолжили свой извечный путь.

- Верно, похоже, и мне пора. Светало. Миха вынул длинный железный штырь, лично заточенный втихаря о кафель, и хотел было вогнать успокоитель в грудину, как оглушительно заголосил телефон.

- Привет солдат, - рявкнул до боли знакомый голос.

- Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, - как можно бодрее ответил Миха.

- Как ты?

- Безделье подчистую сожрало, даже ногтей не оставило, Батя.

- Представляю, у меня тут рядом, в Сосновом Бору, стрелковый клуб образовался, хороший тир и все такое. Приглашаю, пожжём боезапас маленько, пусть люди полюбуются на заоблачную вышину. Покажешь свой класс желторотым птенцам. Да и дело у меня к тебе есть, рассчитываю и не только я. Оружейник, если честно ты позарез нужен. Хватит там прохлаждаться, да сестричек щупать, делом нужно заниматься.

- Да я...

Его бесцеремонно прервали:

- Отставить плачь Ярославны! Все ты можешь. Призвание и навыки не пропить и не потерять, это уже в крови. Надеюсь, наши эскулапы еще не всю кровь из тебя выпили.

- Да нет, этого добра еще навалом осталось, Батя.

- Вот и я говорю. Ну не томи. Устрою как в Хилтоне.

- Согласен, - сквозь сжатые зубы выдавил Оружейник, едва сдерживаясь.

По суровому лицу Михи текли слезы, беззвучно, как и подобает снайперу.

В Пулково его встречал сам Батя, увидев, прищурился, приглядываясь, заявил:

- Зато руки, как нужно прокачал.

- Здорово, Бать!

- Здорово, Оружейник! - обнялись, как смогли.