S.T. (авантюрный роман). Собачья жизнь. Рассказы. Заметки на полях бытия (СИ)

В это время Леха сидел в туалете, курил и тщательно изучал свой любимый журнал «Флирт». Текста там практически не было, только номера телефонов и голые дамы. Услышав истошный крик за стеной,  он бросил бычок в унитаз между ног.  К сожалению, до этого Вадим слил в унитаз бензин, которым мыли кисточки.  Бензин, соответственно, мгновенно вспыхнул и Леха с обожженной промежностью,  голося нечеловеческим голосом,, выбил лбом закрытую  дверь. Результат последнего прыжка Василия был ужасен – двое искалеченных маляров и собственная мученическая смерть. Старина Фрейд был бы безусловно счастлив. Его видение человеческой жизни через призму генитальных игр лишний раз нашло подтверждение в этом небольшом эпизоде Божественной комедии, которую представляет вся  наша жизнь…

Самое смешное, Ваня, что я столкнулся с Василием в коридоре, когда его упирающегося и орущего тащили на Страшный суд.  Обвинитель упорствовал в его очевидном самоубийстве на почве психотравмы, а защитник особо не сопротивлялся.  Учитывая, что кошачий рай в этом случае ему не светил, пришлось мне выступить в его защиту. Василий уходя гордо заявил : - Хорошо, что ещё не обвинили в гомосексуализме… А то – кот-гей! Каково ! ..И это с безупречным прошлым Казановы! Впрочем, я доволен! Влачить жалкое унылое существования от лотка к миске и дрыхнуть сутки напролёт! Нет! Разве ты бы хотел такого друга! А так, кто скажет, что это унылая и грустная смерть!...  Ну, что здесь говорили на счёт жизни вечной, или это не про половую…

И, Ваня, тут я лишний раз понял, что уныние – самое большое из зол. Ощущение, что жизнь загнала тебя в тупик – это лишь твоё личное ощущение и далеко не всегда это правда, часто это лишь оправдание собственной слабости и лени, неверия в Отца и ценность своей жизни…..

Глава 12.  В которой Фил отправляется навестить ушедшего в мир иной старого друга , а автор рассуждает с читателем , почему порою после посещения  кладбища устанавливается мир в душе.…

        Как сказал одни остряк, только на кладбище возможны «свобода, равенство и братство» и то под землёй, добавит внимательный читатель, глядя на это тщеславие обращенное в мрамор - разнолесье памятников всех форм и размеров, торчащих из земли. Внутри каждого из нас, у кого глубоко внутри, у кого на поверхности есть своё маленькое кладбище, заселённое всеми теми людьми, кого он любил, кто навсегда останется рядом с ним. Время нещадно стирает их черты и мы порою перебираем старые фото, чтобы освежить эти незаживающие раны, но их незримое присутствие всегда ощутимо и отдаёт глухою болью, которая с годами немного притупляется, но не может исчезнуть никогда, переходя из физической в фантомную. И каждый пытается научиться  жить с этим прекрасно понимая, что это всё равно невозможно…   Тут свой особый мир и это чувствуют все. Смерть сочувственно кладёт руку тебе на плечо и внезапно замолкают  дети, заинтересованно и испуганно глядя на теснящиеся надгробия, уважительно-тихо поют птицы, словно боясь потревожить усопших, как будто понимая состояние близких, пришедших на безмолвное свидание . Здесь все доброжелательны друг к другу, словно объединённые общим горем. Это странное место, где запах смерти со временем переходит в утешительное ощущение вечности, где материальные свидетельства смерти рождают неугасимую уверенность в отсутствии неизбежного конца, в обязательное  предвкушение будущей встречи.

Особенно хорошо на кладбище осенью, когда ностальгически грустный настрой природы и человека так удачно совпадают. Золотое покрывало осеннего багрянца неспешно рассыпается искорками отдельных листьев, кружащихся  в неспешном замысловатом хороводе . Распахнутые пятерни клёнов неторопливо качаются в отражённом лужами голубом  небе, откликаясь на шаловливые заигрывания  осеннего ветра. Природа причудливо драпирует серый гранит надгробий , скрашивая строгую угловатость и прямоту линий обелисков, смешиваясь с вызывающе-кричащей неуместностью искусственных цветов, окрашивая в светлые тона разлитую по дорожкам печаль, деликатно намекая на обязательную  возможность грядущего воскресения.  Осень всегда уместна в этой юдоли слёз и печали. Она не раздражает искусственным и неуместным здесь радостным оптимизмом буйного цветения, не так тяжела одуряющей  духотою лета и не так страшна безысходным одиночеством скрывающего всё савана зимы, когда так остро ощутим трагический надрыв разорванной любви близких друг другу людей. Осень камерна и  комфортна, она утешительна в своём понимании и сочувствии к горю остающихся пока в этом мире…