С русскими не играют

Прошу извинить за задержку с ответом. За последние две недели я испытывал большое затруднение при писании от руки, что-то вроде судорог, которые мешают писать, как вы увидите по почерку. Но я, однако, не хотел прибегать к чужой помощи, чтобы написать вам».

«Лондон, 25 февр. 1877.

Дорогой князь!

Я был очень глубоко тронут вашим ласковым письмом, только, право, я испытываю угрызения совести при мысли о труде, которого вам стоило написать его и о драгоценном времени (когда это такое время, как ваше), которое вы на него затратили!

Это письмо останется одним из лучших воспоминаний в моей политической деятельности, и я завещаю его моему сыну. Вследствие отсутствия вестей из Берлина и Петербурга в течение года мною овладело сомнение. Я думал, что то, что существовало, – уже более не существует. Вы убедили меня в противном. Я рад этому как русский человек, рад от всего сердца. Если бы я не встретил в вашем лице, дорогой князь, человека, который неизменен в своей политике и в благоволении к своим друзьям, то я тотчас же продал бы свои русские акции, подобно тому как вы хотели это сделать три года тому назад, потому что были обо мне слишком высокого мнения. Я переписал несколько отрывков из вашего письма и отправил их моему императору. Я знаю, что он с удовольствием их прочтет. Каждый раз, когда он находился в непосредственном контакте с вами, это давало хорошие и полезные результаты; а ведь прочесть то, что вы пишете человеку, которого удостаиваете называть своим другом, это для императора равносильно тому, как если бы он находился в непосредственных отношениях с вами. Нет необходимости добавлять, что я опустил все, что касалось Горчакова, так как я рассматривал ваши намеки на его счет как доказательство доверия к моей сдержанности. Как бы плохо я ни был осведомлен (и не без основания) о том, чего хотят в Петербурге, все же отсрочка и разоружение представляются мне вероятными. Мир с Сербией и Черногорией, как говорят, будет заключен [67]. Великий визирь [68] обратился с письмами к Деказу и Дерби, в которых заявляет, что султан [69] обещает добровольно осуществить все реформы, которые требовала конференция [70]. Европа потребует от нас дать Турции время для этого. Можно ли считать такой момент благоприятным для того, чтобы объявить войну и еще больше лишиться расположения Европы?

Мои частные дела настоятельно требуют моего нахождения в России. Как только у нас будет принято решение в том или ином смысле, я рассчитываю взять небольшой отпуск. Я надеюсь, дорогой князь, что вы позволите мне повидать вас, когда я буду проезжать через Берлин, – я чрезвычайно этого хочу. Извините за длинное письмо, но по крайне мере оно не требует у вас ни одного слова ответа. Еще раз примите, дорогой князь, мою горячую благодарность за вашу любезность и за ваше письмо, относительно которого у меня есть только одно возражение и оно касается манеры, с которой вы, к сожалению, говорите о вашем здоровье. Я уверен, что господь поддержит вас, как он оберегает все, что полезно для миллионов людей и для сохранности значимых и широких интересов.

Будьте уверены, дорогой князь, что вы всегда найдете в моем лице более чем поклонника, каких у вас достаточно и без меня, короче говоря: человека, который к вам искренне привязан и предан вам от всего сердца.

Шувалов».

* * *