С попутным ветром

Как передать стремительный бег времени? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, все мешается в моей памяти. Яростные стычки одной битвы заслоняют славные поединки другой, а между ними красочной чередой проносятся дни, где радость перемежается с печалью.

С болью вспоминаю я прекрасного коня, которого убили подо мной у Ирви. Это было такое чудесное животное, что я до сих пор не могу пережить его гибели! Мы немало испытали с ним вместе. Удивительно, но он любил сражения! Его манили звуки фанфар и барабанный бой, лязг мечей. Стоило ему заслышать звуки сражения, как он приходил в возбуждение и рвался в атаку.

Сколько раз, бывало, он нес меня в такое пекло, куда я сам никогда не попал бы! Сколько раз меня называли героем только по милости моего коня. Казалось, мы с ним составляли единое целое, но все же часто по его милости я попадал в самые горячие места сражения.

Едва заслышав отдаленные звуки битвы, мой конь начинал нервничать и проявлять нетерпение. Он мотал своей благородной головой, кусал удила, беспокойно перебирал копытами.

История моей жизни за эти годы могла бы быть описана по лошадям, на которых я ездил. В битве при Арке я был ранен пикой, у Ирви получил несколько небольших ран, царапин и пулю из мушкета в бедро.

Всегда ли я сражался за правое дело? Об этом мне трудно судить, я мало сведущ в европейской политике. Я сражался на той стороне, где мне платили деньги. У меня же не было ни своей страны, ни своей армии, ни своего правительства! Возможно, я был не лучше убитого мною Сармиенто. Знаю лишь, что для многих из нас, не имеющих родины, война стала образом жизни.

В битве при Арке нас наголову разбил французский король Генрих, умный и храбрый военачальник. Он заманил нас в ущелье реки Бетюн. Теперь нет смысла говорить, что я заранее предвидел поражение: во время долгих бесед с Фергасом Макэскиллом я проник во многие тайны тактики военных сражений. Я понимал, что это ущелье пахнет кровью.

Я сказал о своих предчувствиях О'Коннору.

— Да, — мрачно отвечал он, — но у нас приказ стоять здесь.

В ущелье погибло более трех тысяч человек. Произошла битва в сентябре 1589 года. Да, кровавое было время.

Осажденный королем Генрихом в Дрё О'Коннор прорвал кольцо осады и ушел из окружения, у противника были преобладающие силы, и О'Коннор хотел дать сражение на выбранных им самим позициях. Так началась битва при Иври, но и на этот раз король Генрих одержал победу.

В ходе сражения подо мной убили лошадь, и я присоединился к отряду швейцарских солдат. Уже все бежали с поля битвы, а швейцарцы стойко держались, и я сражался вместе с ними. Швейцарцы сдались на почетных условиях, и я снова оказался в плену.

Меня подвели к самому королю Генриху IV. Кроме моего конвоира и двух адъютантов короля, больше никого не было. Он поднял глаза от карты, которую внимательно изучал, и холодно посмотрел на меня.

— Вы были в рядах швейцарцев, но вы ведь не швейцарец. Кто вы такой?

— Я ирландец, Ваше Величество. Меня захватили испанцы во время морского сражения.

— Однако вы сражаетесь на стороне моих врагов.

— Единственным способом выбраться из плена было вступить в испанскую армию.

— Вы были на английском судне?

— Да, сир.

— Но потом вы доблестно сражались на стороне моих противников.

— Мне пришлось выбирать: либо сражаться вместе с испанцами, либо быть убитым. Но кроме того, — признался я, — я люблю подраться.

Он слегка улыбнулся.

— Знаю, — сказал он сухо, — мне приходилось сражаться с ирландцами. — Он откинулся на спинку своего кресла и внимательно вгляделся в меня. — Что-то в вас удивляет меня, — сказал он наконец. Он посмотрел в лежащие перед ним бумаги. — Тэттон Чантри... Никогда не слышал такого имени.

— Я сделаю его известным, сир. Имя делает тот, кто его носит, сир. На свете было, есть и будет немало Генрихов, но в истории останется лишь один — Генрих Наваррский!

— Как и каждый ирландец, — сказал он, слегка улыбаясь, — вы говорите красиво и всегда умеете находить нужные слова. — Он наморщил лоб. — Чантри... нет, никогда не слышал такого имени. В вашей фамилии нет ни «Мак», ни "О"?

— Раньше я носил другое имя, — сказал я, — но уже давно сменил его, обнаружив, что те, кто носит это имя, живут недолго, — с горечью продолжил я. — Если страну покорить можно, то народ — никогда, поэтому завоеватель считает разумным уничтожить всех, вокруг кого в будущем могут объединиться повстанцы.

— Ах, вот как! И вы — один из них?

— Я потомок Нуада — Серебряной руки, главы рода и короля Туата де Данаан.

— Так вы потомок короля?

— У нас в Ирландии нет королей, — возразил я, — и холм Тара уже давно порос травой. Там, где раньше высились замки и дворцы, пасутся отары овец.

— Потомок королей!.. Должен ли я обращаться с вами сообразно вашему происхождению? Можно ли быть уверенным, что это не измышление вашего находчивого ирландского ума?