От слов Марии, что-то внутри меня защемило, начало карябать стенки желудка и груди. А потом появилось раздражение, такое странное зудящее, словно внезапная аллергия. Мне уже двадцать четыре года и последние несколько лет мои родители, друзья и все кому не лень, в один голос твердят, что мне пора обзавестись семьей. Не знаю, с чего они это решили, и кто им вообще дал право определять, когда и кому пора обзаводиться семьей. Во мне эта тема всегда вызывает бурю протеста. И мне хочется вылезти из своей шкуры подобно змее и уползти прочь. Не потому, что я люблю свое одиночество, скорее всего я просто не рождена быть женой или матерью, и вообще не рождена для любви. Мне бы очень хотелось, чтобы это было не так, но, кажется, мои желания здесь не учитываются. Я всегда смотрела на своих родителей и не понимала, как им удается, прожив столько лет вместе, до сих пор питать друг к другу теплые чувства. Когда они вместе, они заполняют любовью все пространство вокруг себя. И признаться честно, я порой завидовала им, потому что знала, что мне не суждено пережить подобного. Наверное, я всегда искала именно таких отношений, но, увы, планка слишком высока и мне до нее не дотянуться. Это может показаться странным, но я перестала искать в каждом прохожем свою любовь, перестала надеяться, что однажды испытаю подобные чувства, я смирилась, приняв, то, что дает мне Вселенная, как должное. Кто я такая, чтобы сопротивляться плану самой Природы. Я поняла, что не все рождаются для любви или семьи, и наполнила свою жизнь искусством.
– Нет Мария, боюсь, цель моей жизни не в этом.
– Что за глупости? Важнее семьи цели быть не может, Соня. Какая же тогда цель твоей жизни?
– Пока не знаю… но знаю, что это не семья. Вот представьте, человек рождается глухим, и он уже точно знает, что никогда не станет певцом или композитором, это не может стать целью его жизни, потому что так распорядилась Природа.
– А как же Бетховен?
– Ну, он не рождался глухим, он оглох гораздо позже.
– Сонечка, кто же тебя так обидел, что ты разуверилась в любви? – в глазах Марии пробежала тень тревоги.
– Никто, – честно ответила я, – Просто я никогда никого не любила, да и меня никто не любил. Так бывает, ничего страшного, – я натянула улыбку, хотя мне совсем не хотелось улыбаться.
– Ну, тебе ведь не шестьдесят лет, вся жизнь еще впереди. Я вот со своим мужем познакомилась, когда мне двадцать шесть было, и вот мы уже девятнадцать лет живем вместе. Так что не забивай свою голову всякими глупостями, отдохни здесь, а затем собирайся и уезжай куда-нибудь еще. – Мария взяла меня за руку, и то напряжение, что царило внутри меня, вмиг испарилось.
– А дети? – спросила я, потому что никогда не слышала, чтобы она о них упоминала.
–Да, у меня был сын, сейчас ему должно было быть шестнадцать. Мой мальчик…, – глаза Марии наполнились болью, я видела, как слезы просачиваются сквозь потускневший взгляд.
– Простите, – прошептала я. – Я не хотела.
Я почувствовала, как тяжесть ее боли легла мне на душу. Я потревожила ее еще не зажившие раны, и они засочились у меня на глазах. Я не люблю человеческой боли, и человеческих слез. В такие моменты я цепенею и теряюсь, не зная, что именно я должна говорить и делать.
– Ничего, – вздохнула Мария, вытирая скопившуюся у уголков глаз влагу. – Это было очень давно.
– Если хотите вы можете рассказать мне о нем? Но только если хотите.
Мария опустила голову и сложила руки в замок. Я видела, как ей было тяжело, и уже пожалела, что не перевела разговор на другую тему.
– Не знаю, что именно рассказывать, Соня. Ему было всего восемь, когда он умер. Он был милым, хорошим мальчиком. И мы с мужем любили его, любили больше жизни. Он учился играть на фортепьяно, оно до сих пор стоит у нас в зале, накрытое покрывалом. Долгое время я просыпалась по ночам, потому что мне казалось, что я слышу, как звучат клавиши. Но сейчас это прошло. Порой мне кажется, что я хорошо помню его лицо, а потом беру в руки фотографию и понимаю, что там другой мальчик, не тот, что остался в моей памяти. Он был с нами совсем недолго, но это были самые счастливые восемь лет в моей жизни, после его ухода образовалась пустота и эта пустота ничем не может быть заполнена.
– А что с ним случилось?
– Он болел с самого детства, как оказалось, у него была сердечная недостаточность, мы обнаружили ее, когда ему было шесть лет, начали проходить лечение, но потом у него просто остановилось сердце, – Мария закрыла глаза ладонью, пытаясь сдерживать слезы.
– Почему же вы не завели еще детей? Вы ведь были молоды.