С Петром в пути

С Петром в пути

Энциклопедический словарь.

Изд. Брокгауза и Ефрона.

СПб., 1900, Т. XXX

оловин Фёдор Алексеевич — замечательный деятель Петровской эпохи (ум. 1706). При царевне Софье был послан на Амур (в Дауры) для защиты Албазина от китайцев. В 1689 г. заключил Нерчинский договор, по которому уступил китайцам р. Амур до притока Горбицы вследствие невозможности вести с Китаем серьёзную войну. В Великом посольстве к европейским дворам (1697) Г., «генерал и воинский комиссар, наместник сибирский», был вторым после Лефорта полномочным послом. Вначале деятельность его посвящена была главным образом флоту; за границей он нанимал иностранцев в русскую службу, заготовлял всё необходимое для строения судов по возвращении в Россию, был назначен начальником вновь образованного военного морского приказа. В 1699 г., после смерти Лефорта, Г. был сделан генерал-адмиралом, первый награждён орденом Александра Невского, получил в заведование иностранные дела и занял первенствующее положение между правительственными лицами («первый министр», по отзывам иностранцев). В 1699—1706 гг. Г. был главным руководителем русской иностранной политики: вёл обширную дипломатическую переписку с Паткулем, Мазепой и руководил действиями русских послов: Долгорукого в Польше, Толстого в Турции, Голицына в Вене, Матвеева в Гааге; последнему поручал «распалять злобу» англичан и голландцев против врагов Петра, шведов. Г. особенно замечателен тем, что успешно действовал в новом духе, когда другие сотрудники Петра только ещё тому учились. Государь очень ценил Г., называл его своим другом и, извещая в письме о его смерти, подписался «печали исполненный Пётр».

Глава первая АДСКАЯ КУХНЯ

Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами...

Я повелеваю подданными, повинующимся моим

указам. Сии указы содержат в себе добро, а не

вред государству. Английская вольность здесь

не у места, как стенке горох. Надлежит знать народ,

коим оным управлять.

По мне будь хоть крещён али обрезан —

едино, лишь будь добрый человек и знай дело.

Пётр Великий

   — рова, жиды!

   — Смольчуг!

   — Жиды, воду!

   — Янкель, падло, живей!

   — Пся крев, лезут!

   — Лей, вали!

   — А-а-а!

   — Врёшь, москаль!

   — На, подавись!

   — Сдохни!

   — Всё, всё, всё!

   — Поэль, они откатились!

Благословенна тишина. Глухое рявканье пушек вперемешку со звонким тявканьем пищалей неожиданно смолкло. И настал миг тишины, словно скинутая ноша. Его нарушил тысячеголосый хор. Музыка? О нет — рёв: на одном звуке — а-а-а-а!

Стена всё ещё курилась дымками. Ещё метались на её шири человеческие фигурки. Но не было ни дров, ни смолы, ни даже воды: всё кончилось, всё иссякло.

Под котлами тлели головешки. Дотлевали.

— Мы уходим, Поэль, мы уходим!

Он взбежал по узкой кирпичной лестнице в толще стены. Утренняя дымка истаивала. На зубцах лежал тонкий слой копоти.

Он заглянул в одну из маши куль[1]. Она была вся в потёках смолы. Он втиснулся в другую, откуда лили кипяток.

Солнце ещё висело низко над землёй, и тени принимали жёсткие очертания. Кустарник, подступавший ко рву, был весь в алмазных капельках росы. Вдали дымили костры. За ними посверкивала синяя лента Днепра.

Картина дышала миром. Если бы не три тела, приткнувшиеся к стене. Их можно было бы принять за спящих. Но он-то знал: то были московиты, сражённые из амбразур подошвенного[2] боя.

Он высунулся по пояс. Догадка тотчас озарила: осада кончилась, московиты ворвались в крепость. Смоленск пал. Король Владислав IV оплачет его, как принуждён был оплакать московский престол.

«Где они прорвались? — лихорадочно размышлял он. — Наверное через Фроловскую воротную башню. Она почиталась главною, и слышно было, что и на Москве главная башня Кремля именовалась Фроловскою.

Говорили, что войско московитов ведёт сам царь Алексей Михайлович. И будто он милостив, и против пролития крови.

И добрым словом отворяет крепостные затворы. Слухи каким-то образом проникали сквозь почти шестивёрстную протяжённостей, опоясывавших Смоленск.

Не странно ли: волею прихотливой судьбы эти стены возводил именитый московский зодчий Фёдор Конь. Их не брали стенобитные орудия, осадные лестницы не досягали семисаженной высоты, тридцать восемь башен глядели на все стороны света зоркими глазами бойниц. И иной раз потехи ради по стенам свободно раскатывали тройки. Разъезжались, не задевая друг друга».

Голос, неожиданно окликнувший, заставил его вздрогнуть. Поэль оглянулся. Это был зайгородский староста Берко. Он оборонял этот участок стены от Пятницкой воротной башни до Водяной башни над Днепром.

   — Где твои люди, Берко? — растерянно спросил он.