С пером и автоматом

— Еще не затихли выстрелы, а ваши боевые дела уже вошли в историю, — продолжал командир полка Павел Константинович Казакевич. — И листки нашей дивизионной газеты будут в грядущем перечитывать, как страницы легенд. Спасибо! Я обнимаю вас всех, обнимаю взглядом и сердцем эту придонскую землю, истерзанную, измученную, окровавленную. Я знаю, что Родина и партия могут положиться на нас и впредь. И они положились на нас: они доверили нам и вашему батальону первым начать форсирование Дона, начать переправу, чтобы обезглавить вражескую оборону на том берегу, чтобы стать первыми в наступлении, которое будет, клянусь вам своей честью, будет!..

Подполковник уступил место комиссару, и майор Мурадян, четко выговаривая слова, продолжил мысль командира полка:

— Партия бросила клич «Ни шагу назад!». И мы откликнулись. Теперь приближается, близок день, когда мы услышим: «Вперед!» И от того, как, — он особенно подчеркнул это слово, — от того, как будут действовать передовые группы, зависит исход наступления. Форсировать Дон в районе Селявного — трудная и опасная задача. Сейчас мы никому не приказываем. Мы хотим создать группу добровольцев. Нужна разведка боем, которая положит начало всему. Я верю, что, как и всегда, коммунисты и комсомольцы будут первыми. Но предупреждаю, что требуются не только отличные солдаты, но и отличные пловцы и даже альпинисты. Вон там гора Меловая, — и он указал вдаль, где на том берегу возвышалась гора. — Меловая — первая точка, которую мы должны будем взять, закрепиться и, господствуя над окружающей местностью, прикрывать огнем остальных переправляющихся… Добровольцы есть? Два шага вперед!

Когда командир роты связи старший лейтенант Горохов шагнул вперед, он увидел, что и слева и справа вышли из строя Антонов, Герман, Захарин, Черновол, Бениашвили и работник дивизионной газеты «Красноармейское слово» Сергей Деревянкин.

«Какой молодец! — подумал Горохов, внутренне восхищаясь Сергеем. — Всюду первый. И здесь тоже. Вот тебе и журналист, интеллигенция, так сказать!.. И знает, что дело смертельно опасное, а шагнул, считай, раньше меня. Так мне-то это и нужно: кто же первый связь протянет, если не мои хлопцы… А он?»

Ефим Антонов — командир девятой стрелковой роты, шагнувший вровень с другими, повел глазами и мысленно прикинул: человек сорок, нет, сорок два. Вот еще один — сорок третий… А люди все выходили и выходили из строя.

…Отобрали лучших из наиболее отважных бойцов. Учитывали все: характер, выносливость, умение плавать, преодолевать горные преграды. Комиссар Мурадян Виктор Асланович с радостью подумал, что в этой первой штурмовой группе и русские, и украинцы, и армяне, и грузин, и татарин… Словно представители многих народов слились воедино, чтобы первыми начать штурм и освобождение донской земли… А почему не видно среди добровольцев Чолпонбая Тулебердиева? Вот никогда не думал, что он… А впрочем… возможно… Он отличился и показал себя позавчера. Не был ранен… Но всякое может быть… Такой славный парень. Да и какой о нем очерк написал Деревянкин… Да…

И тут, когда батальону уже разрешили разойтись, Мурадян увидел фигуру молодого киргиза рядового Чолпонбая Тулебердиева. Тот с обиженным выражением лица бежал к командиру отделения сержанту Захарину.

Точно отлитый из одного куска металла, он отдал честь.

— Товарищ командир отделения, разрешите обратиться к командиру взвода, — произнес он обиженным голосом. И узкие, чуть надломленные у концов брови сошлись на переносице.

— Разрешаю, — быстро отозвался Захарин, не очень поняв, почему так официально: ведь они же — друзья.

— Товарищ командир взвода! Разрешите обратиться к командиру роты, — тем же голосом, но еще более настойчиво начал Чолпонбай Тулебердиев, когда встал перед высоким младшим лейтенантом Германом. Умные, большие, чуть печальные глаза младшего лейтенанта на миг недоуменно вспыхнули и улыбнулись.

— Разрешаю!

Чолпонбай помчался к командиру роты, обогнал его на несколько шагов, повернулся, подошел строевым:

— Товарищ командир роты, разрешите обратиться к командиру батальона?

Антонов, любивший Чолпонбая и всегда старавшийся содействовать этому парню, который помогал всем, чем мог, остановился.

— Очень нужно?

— Очень!

— Обращайтесь.

От командира батальона Тулебердиев направился к комиссару полка.

— Товарищ майор! За что так обижать? За что? — в голосе слышался упрек и какая-то внутренняя боль.

— Кого, товарищ Тулебердиев? Да опустите руку. Вольно! Опустите руку, говорю. Чем вы обижены и кем?

— Я же после смены спал, на посту ночью стоял. А меня не предупредили, не подняли… В строю я не был, когда вы говорили…

— О чем?

— О добровольцах, товарищ майор! Очень прошу!

— Но ведь мы уже отобрали…

— Поэтому к вам и обращаюсь, товарищ майор, несправедливо это.

— Но ведь нужны пловцы, хорошие, очень сильные, выносливые.