С пером и автоматом

— Все ясно, товарищ старший лейтенант.

Горохов чуть помедлил, чувствуя, что при всей настороженности у Тулебердиева настроение решительное. Он вспомнил, что Сергей Деревянкин ему говорил всегда только хорошее о Тулебердиеве. Это приятно знать. Доброе расположение духа — это как подарок, особенно на войне.

Горохов развернулся и пополз к другому неглубокому окопчику, около которого в камышах спрятали лодку.

Рассыпая искры, с Меловой горы опять взмыла вверх ракета…

Когда она погасла, Горохов и пятеро солдат были уже в лодке. Оттолкнулись, только начали выбираться из камышей, как противник снова осветил местность. Замерли. И снова не видно ничего: хоть глаза коли. Наконец неслышно ушла в темноту первая лодка.

Сапоги Чолпонбая слегка увязали в глинистом пологом берегу. Потом он почувствовал гальку. Чем дальше от берега, тем тверже становился грунт и глубже. Холодная вода несколько успокоила его. Вот она уже по пояс, по грудь. Он решительно оттолкнулся ногами и, ведя одной рукой плотик, поверх которого лежало оружие и гранаты, поплыл.

Сразу же почувствовал течение. Но всех заранее предупреждали об этом. Не зря и переправу начали так, чтобы постепенно течением снесло всех к устью Орлиного лога, как раз напротив Меловой горы. Недвижимый с виду Дон упрямо и властно тянул плывущих за собой.

Течение крепчало, набирало сил. Предрассветный туман, к счастью, надежно скрывал людей.

Почему-то казалось, что вот-вот сейчас рассветет.

Какими медленными кажутся взмахи рук, как тяжело ногам в сапогах, каким бесконечным чудится окутанный тьмой и туманом отрезок воды, несущей тебя в неизвестность…

Лодки не видно. Не слышно и весел. Ракета! На левом берегу командир полка поднял телефонную трубку. Артиллеристы замерли у орудий. Снаряды в стволах. Минометчики ждут приказа. Пулеметчики держатся за рукоятки — большие пальцы легли на гашетки… А вдруг наших заметят?! И тогда… Тогда надо прикрыть их огнем.

Струйка холодного пота побежала по лицу командира полка. Оттуда, с той точки, которую надо взять, развернется наше наступление на Острогожск, Белгород, Харьков. Огромный поток, лавина войск ринется вперед. Но ринется или нет? Все зависит сейчас от горстки храбрецов, тех, что с Гороховым. От этих одиннадцати.

Обнаружат или нет? Как долго висит эта проклятая ракета…

Подполковник Казакевич не заметил и сам, как близко поднес к губам телефонную трубку, как рука его застыла да и все тело окаменело от напряжения. Нет, черт побери, лучше плыть там, вместе со всеми, чем так стоять и чувствовать, что ты бессилен. Да, да, бессилен опередить события, хотя, кажется, сделал все, чтобы их предугадать.

А ракета не гаснет! Нет, надо быть здесь: они же знают, что мы прикроем их огнем! Плывите осторожней, быстрей!

Наконец ракета погасла.

Командир полка правой рукой, сжимавшей трубку, вытер вспотевшее лицо. Глубоко вздохнул.

…Плыть становилось все труднее, темнота и туман рассеивались медленно.

Чолпонбай заметил, что кто-то стал замедлять движение, и вот он уже около Чолпонбая. Это Герман.

— Ногу… Судорогой свело, — прошептал он.

Чолпонбай молча подсунул свое плечо под руку взводного. Он и сам ослабел: пловец он был неважный. Но случившееся с командиром придавало ему сил.

— Как бы оружие не потерять, — шепнул взводный, опираясь на плечо солдата и борясь с судорогой.

И в этот момент плотик вдруг накренился. Тулебердиев успел схватить автомат, но связка с гранатами и патронами ушла под воду. Патроны остались только в диске автомата. Гранат всего две.

— Скоро доплывем, — успокаивающе прошептал Чолпонбай и стал сильнее грести свободной рукой, чтобы не отставать от передних.

Чуть развиднелось. До берега совсем близко.

Фашисты не стреляют. А может, заметили и ждут, чтобы расстрелять в упор, как только наши выйдут на берег? Все может быть — враг коварен и силен.

Что-то шевельнулось в камышах. Всплеснуло. Рыба или засада?

Опять дважды плеснуло что-то.

— Щука, — шепнул взводный.

«Сколько же еще плыть?» — подумал Чолпонбай. И тут ноги нащупали дно. Герман помог вытащить лодку. Вот все они, на ходу затягивая ремни, с патронами и гранатными сумками, сжимая в руках автоматы, выбрались из воды и залегли. Оружие наготове. Мокрые все с головы до ног. Надо бы разуться, вылить воду из сапог да и глину счистить. Но время не ждет.

— Напоминаю, — говорит командир роты. — Группа Захарина идет слева. Группа Бениашвили — справа. Герман и Тулебердиев со мной. Пойдем прямо по склону Меловой…

Молча проводили четверку, точно канувшую в туманную мглу Орлиного лога. Не слышно ни шагов, ни других звуков. Молодцы!

Другая четверка скользнула по берегу вправо.

Горохов кивнул и первый двинулся к еще зыбким в утренних сумерках выступам Меловой горы. Поползли по склону.

Покрытые глиной сапоги скользили.

Выше… Еще выше… Там — дзот. Он совсем близко. Совсем, совсем.

Сто метров, девяносто, семьдесят…

Как тихо. Неладно что-то… Неужели не видят? Шестьдесят метров…

Сейчас ударят! Пятьдесят… А, дьявол!..

Сорвался, пополз вниз Горохов, все быстрее, быстрее. Подсек Германа. Это уже совсем плохо.

Какой страшный шум!