— Кто гусь и кто свинья? — Кикадзе теперь стоял еще одной ступенькой ниже. Светлые пуговицы его форменной гимнастерки засверкали перед Кузиными глазами, совсем близко слышалось хрумканье. «Вот влепит меньшевистское отродье в ухо, и придется Проньке собирать мои косточки», — подумал Кузя. Он увидел, как над ним дергается кадык сладкоежки. Кикадзе проглотил разжеванный сахар, облизал губы.
— Вчера вы записались в соучраб?
На всякий случай Кузя отступил на ступеньку.
— Сугубая несознательность! — вспомнил он переданные ему Пронькой слова Кости Кравченко. — Вчера записались, сегодня выписались. Мы вам клятву не давали!
Проньке надоел этот разговор, и он молча начал подниматься на крыльцо. Кикадзе, расставив ноги, загородил дорогу.
— Ну-ка, посторонись, «золотой»! — закричал Кузя и с ожесточением топнул по начищенному до блеска ботинку.
— Зареченская шпана! — запрыгал на одной ноге Кикадзе. — Я скажу Геннадию Аркадьевичу, что вы продались комсомолу!
— Жалуйся хоть самому японскому императору!
Кузя, дразня, состроил гримасу и юркнул за Пронькой в дверь. Конечно, Кикадзе мог бы дать крепкий подзатыльник малорослому Кузе, но крыльцо уже окружили школьники. Костя Кравченко подошел к пострадавшему.
— Не болит ножка, Гогочка? Вот если бы я топнул своими «кандалами», ты бы весь день танцевал на крыльце падеспань.
Вокруг захохотали. Кикадзе шарил глазами по толпе парнишек, искал и не находил «своих». Ему надо было как-то оправдаться, и он сказал:
— А что они сдрейфили! Записались в соучраб, так надо держаться!
— За что держаться? — спросил Костя. — За танцы, что ли? Я тоже на собрании остался и хочу вступить в комсомол.
— К шантрапе потянуло! — усмехнулся Кикадзе, и сейчас же пожалел об этом. Какой-то ученик в сарпинковой рубашке схватил его за воротник, притянул к себе и поднес к носу кулак.
— Понюхай, чем пахнет! И не оскорбляй пролетариат, а то получишь по сопатке!
Кузя, положив на парту книги, показался в дверях. Он спрыгнул с крыльца и присел на корточки за спиной Кикадзе. Ученик в сарпинковой рубашке толкнул сладкоежку, и тот, взмахнув руками, перевернулся через Кузю.
— Сошлись враги!..
Никто не видел, как подошла Лидия Ивановна.
— Отправляйтесь в классы, сейчас будет звонок! — строго сказала она.
Ученики бросились в школу, подталкивая друг друга. Кикадзе стряхивал с себя пыль.
— Зареченское хулиганье! — цедил он сквозь зубы.
Учительница не стала его слушать.
— Сам хорош! Иди на урок!..
Ленька Индеец немного опоздал. Он заявился в класс, когда все уже были на местах и ждали учителя. Сосед по парте сердито спросил:
— Ты зачем вчера соврал, что мой отец ногу сломал?
Ленька оскалил белые зубы.
— С тобой уж и пошутить нельзя!
— Хорошие шутки. Я целую версту бежал… на Хитрый остров. В нардом не вернулся, оркестр подвел.
— А вы разве на Хитрый переехали? — нарочно удивился Ленька.
— Мы всегда там жили!
— Я не знал. Думал, что ты прибежишь обратно со своей балалайкой.
— Я играю на мандолине. Соло! Ты ведь и гитариста обманул.
— А зачем он верит вракам! — выкручивался Ленька.
— Ты не финти! — все больше сердился одноклассник. — Танцы лопнули… Погоди. Химоза займется этой историей. Кое-кому дадут на орехи!
— Тише ты! Лидия Ивановна идет.
Ученики не знали, что Химоза и в самом деле занимался вчерашней историей. В кабинете директора он бегал из угла в угол.
— Не ожидал от вас, Александр Федорович, такого подвоха, не ожидал. Ну, почему вы не пришли на собрание?
Директор гладил ладонью лысеющую голову.
— Обстоятельства помешали.
— Какие могут быть обстоятельства, если вы обещали! — Химоза плюхнулся в кресло. — Рассчитывал на вашу поддержку, а вы… Небось большевикам обстоятельства не помешали, они послали на собрание Усатого. Он там громил нас.
— Громить большевиков я не умею! — тихо произнес директор, постукивая длинными пальцами по столу.
Химоза ворочался в кресле.
— Поймите, Александр Федорович, мы провалились… Оркестр разбежался… Вы могли бы выступить, как директор школы, взять соучраб под защиту, зажечь учеников и всю молодежь…
— Зажечь? — Директор откинулся на спинку кресла. — В таких делах я вам не помощник… Дэ-вэ-эр, конечно, это хорошо, но, сами видите, коммунисты забрали большую силу. Еще с места попросят, скажут, что я нелояльно настроен. Нет, нет!..
— Вы жалкий трус! — вскипел Химоза, вскакивая с кресла. — Мы же имели в виду превратить соучраб в секцию молодежи при партии социалистов-революционеров. Я так надеялся на вас, Александр Федорович!
Директор передвинул на столе пресс-папье, закрыл чернильницу медной крышкой.
— Вы, конечно, помните священнослужителя отца Филарета… Умная голова! Собираясь бежать в Харбин, он говорил: «Времена меняются, надо другие молитвы читать». На меня особенно не рассчитывайте, Геннадий Аркадьевич!
Химоза снял пенсне и начал протирать их носовым платком.
— Уважаемый Александр Федорович! Девиз нашей партии — «В борьбе обретешь ты право свое». Как вам угодно, а я не складываю оружия!
Не прощаясь, он выбежал из кабинета, пенсне его раскачивалось на шнурочке.