С отцами вместе

Никто не ожидал подобного оборота дел. Митя морщил лоб. На уездном съезде говорили о комсомольцах, посещающих церковь, таких без промедления исключали из ячеек. Но те верят в бога? А тут как быть? И что это церкви не закроют? Без них было бы легче… Сеня смотрит то на Митю, то на Федю. Они молчат, орешек оказался не по зубам. Наконец Федя придумал:

— Поручите мне проверить, я разберусь и с богом и красавицей Леной!

Выход из трудного положения хотя и был временным, но всех устраивал. Митя помнил поспешное исключение телеграфиста Уварова и боялся еще раз рубить с плеча. Федя в церковной истории смазчика видел что-то теплое, серьезное, необычное. Сеня надеялся, что проверка подтвердит его «сердечное заболевание», и тогда ячейка отнесется к нему снисходительно…

Все другие вопросы комитет решил быстро. Опечаленный заявлением, Сеня отправился в одну сторону, Митя и Федя — в другую. Друзья спустились к станции и пошли вдоль путей.

— А у меня Сенька из головы не выходит, — признался Федя. — Ты, Митяй, не нажимай на смазчика, у него любовь, а это тебе не танцы!

Митя зябко пожал плечами, сунул руки в карманы шинели.

— Любовь! Скажешь такое, даже смешно! Какая теперь может быть любовь!

— Какая? Самая настоящая! — Федя пнул подвернувшийся под ноги комок слипшегося снега, комок ударился о рельс и рассыпался. — Любовь нельзя разбивать. Во всем я тебя поддержу, а тут ни-ни!

— Давай погреемся! — неожиданно предложил Митя.

Он запрыгал на одной ноге, толкнул плечом Федю, тот качнулся и тоже по-петушиному набросился на товарища. Парни попрыгали, потолкались и пошли дальше. Митя сам вернулся к затеянному Федей разговору:

— Чудак ты! Любовь это что? Все себе да все для себя. Мы-то кто? Комсомольцы, а не гимназисточки, не мещаночки, нам нельзя.

Их догнал товарный поезд. Паровоз обдал комсомольцев паром, из-под вагонов пахнуло холодным ветром. Пока состав выстукивал свою песню, спорщики, повернувшись к нему спиной, молчали. Но вот промелькнул хвостовой вагон с кондуктором в тулупе на тормозе и стало тихо.

— Разве нам до любви в такое время! — Митя с усмешкой поглядел на Федю. — Война, кровь, разруха, голод, а ты о личном счастье кисель размазываешь!

Федя плотнее захлопнул полы своей матросской тужурки и ехидно ответил:

— По-твоему, любовь надо отложить до мировой революции? Сам-то небось сушишь сухари с Анной Васильевной.

Митя выдернул из карманов кулаки.

— А тебя сколько раз просил: не треплись! Я с Аннушкой познакомился просто так, как и ты!

— Со знакомства все и начинается! — подзадоривал Федя друга. — Опять ведь едешь к ней.

— Пойми ты, дурья голова, — волновался Митя. — Меня на съезде выбрали членом укома, я должен ехать по деревням и создавать там ячейки. В Осиновке мне делать нечего, я туда и не загляну!

Около водокачки надо было расходиться: Феде в депо на работу, Мите домой. Федя достал кисет с табаком.

— Свернем по одной… Если все-таки случайно попадешь в Осиновку, передай привет Анне Васильевне. Ты, кажется, называешь ее Аннушкой?

Не закурив и не попрощавшись, Митя сердито поднял воротник и свернул к Теребиловке. Внутри у него все кипело. Всегда этот Федька выдумывает черт его знает что… Любовь! Запутаешься совсем. В газетах пишут о фронте, о воскресниках, о всяких задачах в настоящий текущий момент, а про любовь ни слова. И ни одного циркуляра из укома не было. Как с ней быть?

Вечером он писал доклад о Карле Либкнехте и Розе Люксембург, а спор про любовь забыть не мог. «Схожу к Блохину, иначе Федька заклюет меня совсем…»

* * *

На другой день партийная ячейка отправила двух коммунистов на линию — в путевые будки и казармы для агитации за большевистский список. Удобнее всего было ехать на ручной дрезине, ее можно остановить где угодно. К коммунистам пристроился и Митя Мокин, у него был свой план: добраться на дрезине до разъезда и оттуда начать путешествие по деревням. Он выпросил у командира чоновской роты Зновы кожаную тужурку, надел ее под шинель и был рад, что в такой одежде не замерзнет.

Поехали в полдень, когда немного потеплело. Митя и Тимофей Ефимович, сидя друг против друга, качали рычаг, двигающий дрезину, машинист Храпчук устроился на лавочке спиной вперед… От станции до кладбища по крутому подъему двигались медленно, а когда миновали могильные холмы, колеса застучали чаще, дрезина покатила вдоль подножия скалистой горы.

От частых и резких движений Митя согрелся — сдвинул на левое ухо шапку, подставил встречному ветру мокрый лоб и волосы. «Тут, как у паровозной топки, запаришься», — подумал он. Но ногам в ботинках было холодно, Митя беспрестанно шевелил пальцами…

Впереди показалась огромная скала, отрезанная от горы линией железной дороги. Проход в горе был сделан вроде тоннеля, только без крыши. Его называли выемкой. Здесь высокий откос, Митя видел сваленные когда-то вниз каменные глыбы разной величины, их занесло снегом, одни походили на белых медведей, вставших на задние лапы, другие — на ползущих черепах со снеговыми панцирями.