С О. Генри на дне (фрагмент)

Наша судьба несется вниз точно лавина, увеличивая скорость движения с каждым нашим поступком. Какое-нибудь событие, кажущееся нам вначале ничтожной снежинкой, падает на пути нашей жизни, и, прежде чем мы успеем заметить ее, — глядь, снежинка удвоилась, утроилась и превратилась в ком. Тысячи разнообразных снежинок устремляются на слияние с нею, пока их не соберется наконец несметная грозная сила, властно толкающая нас к уготованному нам жребию.

Так, по-видимому, было и со мной: первой снежинкой явилось письмо Портера, а следующие налетели уже сами собой.

Передо мной открылись новые горизонты.

Мы послали Портеру набросок рассказа. Через два дня пришел ответ:

«Дорогой коллега! Ваш быстрый ответ получен сегодня и прочитан с удовольствием. Уверяю вас, что для человека, находящегося в Питтсбурге, не может быть ничего приятнее, чем весть из тюрьмы.

Неужели же я так люблю тюрьму Огайо? Нет, сын мой, все на свете относительно. Я пытаюсь только с царской щедростью отдать Питтсбургу должное. Единственное отличие между Питтсбургом и тюрьмой заключается в том, что здесь не запрещается разговаривать во время обеда».

Портер с необычайно вразумительными подробностями дал мне указания относительно того, как следует дописать рассказ. Я взял сюжетом и темой мой первый опыт в налете на поезда. Это письмо было настоящей лекцией о том, как писать короткие рассказы. Оно свидетельствовало о бесконечных муках, через которые прошел О. Генри, чтобы добиться в своих произведениях той неподдельной жизненной правды, которой они дышат.

Он не пренебрегал ничем — характеры, положение, окружающая обстановка, особенности, говор — все должно быть принято во внимание. Все должно находиться в полной гармонии с темой. Это письмо служило мне руководством и при дальнейших попытках.

Закончив рассказ, мы с Билли прочитали его. Билли требовал как можно больше кровопускания, чтобы оживить краски, я же старался придерживаться правды. Настоящий бандит убивает только тогда, когда на карту поставлена его собственная жизнь.

— Чудно это, право, Эл, черт побери! А ведь вы с Билем будете дьявольски знамениты!

Портер отредактировал мой очерк, кое-где сократил его, кое-что добавил, придал ему хлесткость, одним словом, сделал из него рассказ.

Прошли две недели. От Портера получили спешный запрос: «Почему вас не видно, полковник? Я уже зафрахтовал кареты». В том же письме он сообщал мне, что отредактированный им рассказ принят «Журналом для всех» и что чек будет выслан по напечатании.

«Как только чек будет получен, я пришлю вам вашу долю «в дуване». Кстати, не открывайте никому моего подлинного имени. Именно теперь я меньше всего хотел бы, чтобы кто-нибудь узнал его.

Получили ли вы маленькую книжонку о том, как писать короткие рассказы? Я спрашиваю потому, что заказал ее в складе и просил непосредственно переслать вам. С этими проклятыми жуликами нужно всегда быть начеку, иначе они как пить дать обведут вас вокруг пальца!»

В ожидании обещанного помилования, я с головой погрузился в писание рассказов. Наконец пришла телеграмма. Я буду свободен!

В начале 1905 года я получил письмо от Биля. Портер уговаривал меня взяться за литературу. Старые честолюбивые мечты вспыхнули снова. Я опять взялся за «Ночных наездников». Это послужило началом длинной корреспонденции. Однажды я получил от него письмо следующего содержания:

«Элджи Дженнингсу, Западному! Дорогой Эл, получил ваше письмо. Надеюсь, что за ним скоро последуете вы сами. Так как мне нечего было делать, то я решил написать вам, а так как мне не о чем писать, то я кончаю. Это шутка…»

В этом письме на четырех восхитительных, остроумнейших страницах меня самыми разнообразными приемами убеждали посетить Нью-Йорк. Окончив чтение, я начал укладывать свой чемодан.

Биль Портер был уже знаменитостью в Нью-Йорке. Это был О. Генри, человек, близкий миллионам сердец за рассказы, напечатанные в сборниках «Четыре миллиона», «Голос города» и в четырех других столь же популярных сборниках. Мысль о том, что я еду навестить этого прославленного Биля, наполняла меня трепетом.

Сделавшись свободным человеком и гражданином, я отправился в Нью-Йорк, чтобы повидать Биля Портера.

Я слишком рассчитывал на славу моего друга Биля. Я знал, что Нью-Йорк большой город. Но мне казалось, что Портер должен возвышаться над толпой, точно белокурый Геркулес в городе карликов.

Мы вместе с моим сообщником Эбернесси отправились в Нью-Йорк. Когда пароход начал спускаться по Гудзону, мы едва ли сознавали, куда держим путь. Но мы твердо знали, что ищем самого Биля Портера. Я потерял письмо, в котором он сообщал мне свой адрес.

Мы странствовали из улицы в улицу и имели, должно быть, очень странный вид в своих широкополых шляпах. От времени до времени я набирался храбрости и хватал за рукав какого-нибудь мужчину, женщину или ребенка:

— Эй, друг, не можете ли вы сказать мне, где живет Биль Портер?

На нас холодно смотрели и проходили мимо. Я слышал, как один молодой парнишка пробормотал: «Бедняги заблудились как в лесу».

Мы не могли найти Биля.