С О. Генри на дне (фрагмент)

— Я объясню вам, почему Салли не заинтересовала меня, — сказал он, возвращаясь к прежней теме с внезапностью, которая поразила меня. — Ей живется здесь гораздо лучше, чем жилось бы по ту сторону этих стен. Я знаю, что это место проклято, но что может ждать в мире девушку с прошлым Салли? О чем вы думаете, полковник, когда вы собираетесь извлечь ее отсюда? Разве вы не понимаете, что там ее тотчас же втопчут в грязь?

Приблизительно то же самое сказала мне Салли, — когда я сам, очутившись на свободе, попытался добиться для нее помилования. Я отправился в тюрьму навестить ее.

— О мистер Дженнингс! — Лицо ее за время моего отсутствия сильно осунулось и приобрело какую-то особенную прозрачную белизну, придававшую ей что-то неземное, духовное. — Не тревожьтесь обо мне. Я погибшее существо. Вы сами это знаете. Неужели вы думаете, что они дадут мне возможность выкарабкаться? Ведь я дурная женщина. У меня был ребенок, на что я не имела никакого права, а разве свет прощает когда-нибудь такое преступление? Оставьте меня здесь. Я конченый человек. Для меня нет прощенья на земле.

Портеру оставалось отбыть в тюрьме меньше года. Он уже строил планы относительно своего возвращения в свободный мир.

Для меня в то время этот вопрос не существовал. Я был приговорен к пожизненному заключению. Но я чувствовал, что за этими стенами над головой его будет постоянно висеть обнаженный меч. Страх перед тем, что его прошлое может обнаружиться, уже заранее преследовал его и почти трагически отравлял ему жизнь.

— Когда я выйду отсюда, я схороню имя Биля Портера в безднах забвения. Никто не узнает, что тюрьма в Огайо когда-либо снабжала меня кровом и пищей. Я не желаю и не могу выносить косых взглядов и подозрительного вынюхивания этих невежественных человеческих псов.

В эти дни Портер казался мне загадкой. Его настроение совершенно не поддавалось учету. От природы это был самый мягкий и терпимый из людей, а между тем он разражался иногда таким потоком брани в адрес человечества, какого можно было ожидать лишь от сердца, отягченного глубоким презрением и ненавистью к своим ближним. Я только позднее научился понимать его. Он любил людей и ненавидел их низость.

Лишь принадлежность к братству честных давала безусловное право на его дружбу. Портер одинаково охотно выбирал себе товарищей в трущобах и в гостиных. Он был аристократ по культуре и темпераменту, но этот аристократизм не считался с материальными верительными грамотами общества.

Деньги, красивое платье, положение не могли ослепить его. Он не переносил снобизма или лицемерия. Он любил встречаться с людьми и охотно сходился с ними, но не с их платьями или с их банковскими счетами. Он узнавал равного в человеке, покрытом лохмотьями, и чуял низшего под оболочкой роскоши, великолепной одежды и тонкого белья.

В своих отношениях с людьми Портер всегда считался прежде всего с их основными свойствами. Он проникал под кожу. Поэтому он и насмехался так над общепринятыми мерилами оценки мужчин и женщин. Он отвергал те жалкие условности, на которых ограниченные существа основывают свой предполагаемый престиж.

— Полковник, — насмехался он, — я могу гордиться своей родословной. Она насчитывает тысячи тысяч лет. Я могу проследить ее до Адама. Хотелось бы мне встретить человека, семейное древо которого не имело бы корней в саду Эдема. Вот было бы необычайное существо — нечто вроде самопроизвольного создания. Эх, полковник, если бы эти наиболее родовитые семьи могли заглянуть достаточно далеко назад, они увидели бы, как их несчастные, жалкие прародители барахтались некогда в. морской тине.

Одна мысль о том, что кто-нибудь из этих потомков тины может посмотреть на него сверху вниз, казалась ему невыносимой. Он чувствовал себя равным всякому. Его пылкая, гордая независимость не позволяла ему примириться ни с чьим покровительством.

— Я не хочу быть кому-нибудь обязанным. Выйдя отсюда, я стану действовать свободно и смело. Никто не смеет держать надо мной дубину как над бывшим каторжником. Да, другие говорили то же самое (я чувствовал, что словам Портера не хватает твердости), и все-таки находился кто-нибудь, чтобы травить их. От этого не уйдешь. Если обнаружат, что ты был некогда «номером», твоя игра проиграна. — Портер откинулся назад, раздраженный и негодующий оттого, что внутренне ему приходится защищаться. — Единственный способ выиграть заключается в том, чтобы скрыть свое прошлое.

— Вы чувствуете себя здесь не совсем в своей стихии, Биль? — спросил я его однажды.