С нами бот (сборник)

– Минутку! – взмолился он. – Дайте посчитать. В каждой примерно по четыре человека. Четыре на четыре и на девять… – Окинул оком подъезды. – И ещё на пять… – Пошевелил губами, умножая в уме. – Где-то около тысячи.

С болезненным интересом я следил за развитием его мысли.

– Все вместе? – с тревогой переспросил он себя. – Нет. Жилплощадь изолированная. Квартира. Это м-м… такая ёмкость высотой чуть больше человеческого роста… запираемая изнутри…

Резко выдохнул, словно перед чаркой водки, хотел, видно, продолжить, но не успел, застигнутый врасплох очередным собственным вопросом:

– Зачем собираться всем вместе, чтобы жить порознь?

«А действительно, – подумал я. – Зачем?»

– Ну… так принято, – выдавил он наконец.

Я не разбираюсь в психиатрии, однако в данном случае тихое помешательство было, что называется, налицо. Либо у горемыки обвальный склероз, и он отчаянно перечисляет вслух самые простые вещи, пытаясь удержать их в памяти, либо шизофрения, она же раздвоение личности: сам спрашивает – сам отвечает.

Впрочем, возможно, одно заболевание другому не помеха.

– Не в наказание, – продолжал он с тоской. – Просто живут.

Запнулся, утёр пот со лба. Отщепившаяся часть души откровенно издевалась над бывшим своим владельцем.

– Зачем так много людей? – прямо спросила она.

– Родину защищать, – не удержавшись, тихонько промолвил я.

Как выяснилось, очень вовремя.

– Родину защищать, – повторил он с облегчением двоечника, уловившего подсказку. Измученное лицо его просветлело, но тут же омрачилось вновь. – Родина. Это где родился. Я? В Советском Союзе. Только его уже нет.

Меня он по-прежнему в упор не видел. Глядя с сочувствием на жалобно сморщенное чело новоявленного нашего дурачка, я достал сигареты, закурил, кашлянул. Бесполезно. Жердиной огреть по хребту – не заметит.

– Теперь Россия, – с достоинством выговорил он. – Российская Федерация. Потом… Как это потом? Потом – не знаю…

Осёкся, заморгал.

– От врагов. Сейчас – от грузин. Э-э… Грузия. Бывшая республика… То есть как бы это… Бывшая часть Советского Союза… Нынешнюю Родину – от бывшей?

Умственное напряжение вот-вот грозило достичь красной черты. Пора было принимать меры.

– Послушайте, может, вам помочь? – спросил я.

– Вы мешаете, – хрипло ответил он.

Вот так. Что называется, осадил.

– Хорошо-хорошо, – пробормотал я. – Не буду.

Он повернулся ко мне, однако глаза его оставались не то чтобы незрячи – нет, видеть-то они меня видели, но так на собеседника не смотрят. Так смотрят на неодушевлённый предмет.

– Курит, – огласил он. – Вдыхает дым с никотином. Потом выдыхает. Зачем?

– Слышь, урод! – не выдержав, окрысился я. – А не пошёл бы ты…

Не стал говорить куда и нервно отправил окурок в горлышко бутылки из-под пива, используемой мною взамен урны.

– Да, – скорбно отозвался он. – Смысл курения обсуждать отказывается. Настаивает, чтобы ушёл… Нет, не нападает… Спасибо… Спасибо… До свидания!

Последние слова были сопровождены заискивающей улыбкой. Но я к тому времени уже и сам взял себя в руки. Принимать дурачка всерьёз означает, напоминаю, претендовать на его место.

– Ну вот, – обессиленно вымолвил он, присаживаясь рядом со мной. – Отработал. Сигаретки не найдётся?

Я, честно сказать, слегка ошалел – настолько эта фраза не вязалась со всем предыдущим. Машинально переставил пивную бутылку так, чтобы она стала в аккурат между нами, и достал пачку.

Пару минут дымили молча. Он, кажется, переводил дух, а я всё пытался уразуметь, что, чёрт возьми, происходит. Прикинувшись, будто разглядываю кондиционер на втором этаже, как бы невзначай покосился на соседа. С виду совершенно нормальный человек. Хотя бывает, что дурь и приступами накатывает. Потом отпускает.

– С кем вы сейчас говорили? – спросил я.

Он испугался. Опасливо взглянул на меня исподлобья, затем торопливо сунул едва до половины докуренную сигарету в бутылочное горлышко (сигарета сказала: «Тш-ш…») и встал.

– Извините, – сипло бросил он. – Мне пора.

И устремился к своему подъезду.

Слух о том, что Рудольф Ефимыч (так, оказывается, звали моего собеседника) взял вдруг и тронулся рассудком, назавтра был уже известен всему двору. Я, как несложно догадаться, ни с кем из соседей впечатлениями не делился. Остаётся предположить, что свидетелей его странного поведения было и так достаточно.

Скамейку с утра оккупировали взволнованные бабушки, лишив меня привычного насеста, и пришлось мне убраться восвояси. В тесные мои свояси, что на четвёртом этаже, с их рваными обоями и ржавыми разводами на потолке в прихожей. Из услышанного мною возле подъезда следовало, что Рудольф Ефимыч и вправду вдов, одинок, неустроен, а стало быть, в нынешнем своём качестве долго не протянет. Городской дурачок – растение оранжерейное и нуждается в постоянной заботе. «В холе и лелее», как выразилась сегодня одна из бабушек. А иначе путь один – в бомжи.