С мольбертом по земному шару

Взрывом ее метнуло за корму, и место, где стояли еще люди и Верещагин, было пусто — их раздробило и смело…»

Случайно спасшийся командир «Петропавловска» капитан Н. М. Яковлев подтверждал, что до самого момента взрыва Верещагин находился на палубе и делал зарисовки в свой альбом. Это же сообщил и сигнальщик с погибшего броненосца Бочков, чей краткий рассказ приводил Н. И. Кравченко в своих воспоминаниях о последних днях и гибели В. В. Верещагина.

Генерал Куропаткин в своем дневнике, частично публиковавшемся в журнале «Красный архив» в 1935 году, писал, что из всего экипажа «Петропавловска» спаслось несколько офицеров и до пятидесяти нижних чинов. Всего лишь! Среди тех, кому удалось спастись, был великий князь Кирилл Владимирович, получивший легкое ранение. Наместник Алексеев, Стессель и высшие чины его штаба поздравляли Кирилла с чудесным спасением и геройством, достойным царствующей фамилии. Духовенство служило по этому поводу благодарственные молебны. Так августейший вертопрах попал в герои. Матросы, народ остроумный, а порой и злоязычный, дали более меткую оценку «геройства» великого князя: «Дерьмо-то, вишь, плавает, не тонет».

Потери же команды составили около шестисот человек. Кроме Макарова погибли и его начальник штаба контр-адмирал Молас, многие офицеры его штаба и экипажа броненосца, среди которых были и весьма способные, одаренные моряки. Погиб на боевой вахте и Василий Васильевич Верещагин, полный творческих сил и замыслов, несмотря на свой преклонный возраст. Ушел из жизни, не написав новой значительной серии картин, новой, быть может, книги военных воспоминаний.

Первым принес в семью Верещагиных горестное известие Василий Антонович Киркор, узнавший о гибели Василия Васильевича из утренней газеты. Он поспешил за Серпуховскую заставу, чтобы осторожно сообщить семье друга о трагическом событии и по возможности смягчить удар. У заставы кончалась линия конно-железной дороги. Извозчика Василий Антонович не нашел и оставшиеся пять-шесть верст прошел пешком. Появился он в усадьбе запыхавшийся, в расстегнутой шубе, с шапкой в руке. Страшная новость ошеломила Лидию Васильевну. Она не выходила из своей комнаты, не решаясь в первые дни рассказать о гибели мужа детям.

«Начиная с третьего дня стали приходить в большом количестве сочувственные телеграммы и письма от отдельных лиц и учреждений, русских и заграничных, — писал В. В. Верещагин-сын. — Кто-то приезжал, чтобы выразить сочувствие лично, но дворнику было приказано не впускать никого и говорить, что „барыня извиняется, но не может никого принять“. Получена была и телеграмма от командующего Дальневосточной армией генерала А. Н. Куропаткина, в которой он говорил, что „вместе со всей Россией оплакивает великого художника и своего боевого товарища“». Соболезнование выразили крестьяне соседней деревни, приславшие делегацию во главе со старостой. Сын художника вспоминал, что его мать ценила это сердечно и непосредственно выраженное сочувствие ее горю больше, чем все официальные телеграммы и письма.

Русская и мировая пресса откликнулась на смерть Верещагина многочисленными публикациями, проникнутыми чувством глубокой скорби. Публиковались биографические очерки, воспоминания о художнике. С разрешения Лидии Васильевны «Русские ведомости», «Новости и биржевая газета», а также «Иллюстрированная летопись русско-японской войны» опубликовали четыре из последних писем Верещагина родным. В. В. Стасов откликнулся новыми глубокими искусствоведческими статьями, в которых рассматривал творчество Василия Васильевича как явление мирового значения. Владимир Васильевич был потрясен горестным событием и не находил себе места.

Памятник В. В. Верещагину в Череповце. Скульпторы Б. В. Едулов и А. М. Портянко. Архитектор А. В. Гуляев. 1957 г. Фотография

Двадцатого апреля в конференц-зале Академии художеств состоялся вечер, посвященный памяти Верещагина. Его давние недоброжелатели, немало попортившие крови и нервов художнику при жизни, на сей раз не посмели напомнить о своей неприязни к имени погибшего героя. В зале толпились студенты Академии, художники, почитатели верещагинского таланта, пришедшие отдать дань памяти покойного. После тусклых казенных речей главных академических чиновников выступили И. Е. Репин, В. В. Стасов, И. Я. Гинцбург. Плохо скрывая волнение и скорбь, они говорили о значении могучего таланта Верещагина, о его душевных качествах.

Репин далеко не все принимал в творческой манере Верещагина, к некоторым из его произведений подходил критически, а отдельные и вовсе не принимал, в чем-то, может быть, бывал и субъективен. Но каким мелким, малосущественным, третьестепенным показалось теперь Илье Ефимовичу все то, что разъединяло его с Верещагиным, что было неприемлемым в его творчестве. Ведь в главном-то два великих художника были единомышленниками. Об этом главном и говорил Репин на вечере памяти порт-артурского героя.