Он прислоняет доску к дому и делает шаг ко мне. Мне хочется убежать, спрятаться от его обеспокоенного взгляда, но я не могу двигаться. Он медленно протягивает руку и откидывает с моего лица прядь влажных волос, а затем сокращает расстояние. Я не двигаюсь с места, просто закрываю глаза, когда он приближается.
Его руки огибают мое тело, и я удивляю саму себя тем, что кладу голову ему на грудь. Его сердце бьется быстро, и он обвивает меня руками, притягивая к себе в объятия. Он теплый и сильный, и я прижимаюсь к нему в ответ. Меня уже давно не обнимали. Не так. Я сжимаю его крепче и плачу, явно осознавая тот факт, что мочу его кофту.
Я знаю, что мне нужен кто-то, кто заполнит образовавшуюся пустоту, оставленную Лукасом. Кто-то, кто позволит мне плакать, тщательно обсудит все со мной. Кто-то, кто даст мне почувствовать себя личностью, а не тенью себя предыдущей. И этот человек — Карсон. Даже несмотря на то, что я не очень давно его знаю, с ним я чувствую себя в безопасности. Комфортно. Он мой друг. И сейчас этого достаточно.
Я не уверена, сколько мы так стоим, но я наконец-то отодвигаюсь. На его кофте огромное влажное пятно, но ему, кажется, все равно. Я вытираю глаза тыльной стороной ладони и тяжело вдыхаю.
— Извини... насчет этого, — говорю я. Мой голос хриплый. Я чувствую себя немного лучше и намного хуже. Голова болит, а глаза саднят. После окунания в океан и эмоционального срыва, я, уверена, похожа на развалину.
— Нет, это ты
— Нет, это не так. Я это заслужила.
Я чувствую, что он наблюдает за мной, поэтому поднимаю голову.
— Сожалею насчет твоего брата.
— Не надо. Не твоя вина, что он умер.
Я знаю, что он не это имеет в виду, но это просто автоматический ответ.
— Что случилось?
Я вздыхаю и присаживаюсь на один из плетеных стульев, стоящих на террасе. Карсон опускается на второй, не отводя от меня глаз.
— В восемнадцать лет ему диагностировали остеосаркому.
Он приподнимает бровь.
— Рак костей, — уточняю я. — Сначала мы подумали, что опухоль доброкачественная, она была только в его бедре. Но затем обнаружились еще очаги. После года химиотерапии, он прекратил лечение, и ему спрогнозировали только несколько месяцев. Он умер несколько недель назад.
Он смотрит на землю.
— Мне так жаль.
— Моя мама думала, что ненадолго сбежать от всего — хорошая идея, поэтому мы переехали сюда до начала лета. — Я неуверенно выдыхаю. — Хотя сейчас мы, возможно, останемся здесь подольше. Мои родители разводятся.
— Я знаю, какого это. Совсем не весело.
— Твои родители разведены?
Он кивает.
— Они развелись, когда мне было десять. Моя биологическая мать бросила нас, и отец женился заново на моей «маме» два года назад. Мне было мало лет, но я все помню. Каждую ссору родителей, каждую эмоцию, когда мама ушла. Мне было сложнее, чем хотелось бы признавать. Да до сих пор так, так как с тех пор я ее не видел. Иногда, время от времени, накрывает грусть, но я же человек. Невозможно блокировать все плохое. Иначе невозможно оценить хорошее. Понимаешь?
Я смотрю на землю и киваю. Он прав.
— Так или иначе, мы можем поговорить о них позже. Мне хочется послушать про тебя.
— Ох. — Мне не хочется разговаривать только насчет себя, но, возможно, мне станет легче, если я с кем-то поделюсь. — Ну...Я не удивляюсь разводу. Не особо. Моя мама любит все контролировать и делает то, что хочет и когда захочет. Ей никогда не удавались компромиссы или общение. Я бы назвала ее равнодушной. До болезни Лукаса она была другой, но сейчас... — Я качаю головой. — Папа более спокойный, но ему тоже нравится, когда все происходит, как он хочет. Можешь представить себе, какими стали они, когда Лукасу поставили тот диагноз. Они оба хотели разного лечения и разных мнений от разных докторов. Это был кошмар. Лукас наконец-то сказал им, что собирался сделать, и, так как это его жизнь, они позволили ему решать.
— Ты была очень близка к нему, не так ли. — Это не вопрос.
— Он был моим лучшим другом. — Слезы снова заполняют мои глаза, и я резко моргаю, чтобы избавиться от них. Сегодня с меня достаточно эмоций. Мне не хочется выглядеть слабой, но именно такой я себя и чувствую. — Знаю, что некоторые братья и сестры не ладят, но у нас было по-другому. Он даже оставил мне тетрадь с письмами, когда умер. Чтобы убедиться, что я буду в порядке...Но я не в порядке. — Я вытираю свои влажные щеки. — Извини. Обычно я не такая.
— Нет ничего в том, чтобы выговориться, — отвечает Карсон.
— Ненавижу это. — Я вытираю глаза и шмыгаю носом. — Родители заставили меня разговаривать с социальным педагогом из больницы, и она всегда говорила одно и тоже.
— Да?