С кортиком и стетоскопом

Лекарствами корабль снабжался достаточно хорошо. В избытке была аскорбиновая кислота, рыбий жир, которые я буквально навязывал матросам. На полках стояли большие банки с таблетками пирамидона, аспирина и даже люминала. Никто в те времена не прятал его под ключ, да и никто на него не покушался. В холодильнике были флаконы с пенициллином, банки с мазями и т. д. Но, главное, в шкафу под замком, который можно было открыть любым гвоздем, стояли бутылки со спиртом. Спирт! Это слово для русского уха, что для мусульманина «халва». Главное, имеешь спирт — многое можно сделать. Об этом расскажу подробней.

Итак, 23 февраля 1957 года, день Советской Армии и Военно-Морского Флота. Стоим на «Угольной». Это значит — левым бортом к входу в Севастопольскую бухту. Рядом с нами стоит какой-то старый эсминец и плавучий док. Командир болен у него температура 38,5 и озноб.

— Доктор, я домой. Отлежусь до завтра, старпом меня заменит. Дайте мне что-нибудь от простуды.

Я немедленно выполнил просьбу командира, дав ему обычные рекомендации и лекарство. Старпомом к этому времени стал мой друг помощник командира Борис Афанасьев. Слон переведен на Север, командиром спасательного судна. На корабле все спокойно, праздничный обед и т. д. К вечеру обстановка внезапно резко изменилась: с моря прямо в левый борт подул сильный ветер, порывы которого нарастали с каждой минутой. Все загудело и засвистело. На душе, помню, стало как-то не уютно. Тревожное чувство охватило многих. Старпом приказал боцманам проверить кранцы, швартовы.

Вечерело. Штормовой ветер крепчал. Корабль, стоящий у стенки, стало качать и валить на соседей. Настроение ухудшал полный магазин учебных мин на юте и шкафутах, которые мы получили, чтобы сразу после праздников выполнить задачу по их постановке. Они были закреплены к палубе металлическими цепями. Как объяснил мне минер:

— Не дрейфь — взрывателей у них нет.

— А сдетонируют? — засомневался я.

К 22 часам ветер набрал ураганную силу и несколько изменил направление. Корабль кормой стало бить о пирс. Сыграли аварийную тревогу, выбрали внатяг якорь-цепи обоих якорей — ничего не помогало. Корабль валило на стенку. Его стало не только раскачивать, но и бить о соседние корабли так, что кранцы трещали. Положение становилось угрожающим. Принятые старпомом обычные меры в такой ситуации были мало эффективными. Я был на юте и с ужасом видел, как нашу корму буквально разбивает о пирс. Для амортизации стали бросать матрасы, но очередной подъем корабля над пирсом с последующим резким спуском разносил эти матрасы в клочья. Срочно затребовали буксир, чтобы оттянуть корабль от стенки. Самым лучшим выходом из создавшегося положения было бы завести машины и оторваться от берега своим ходом, но старпом не имел допуска к самостоятельному управлению (только готовился, чтобы его получить) и не решался сделать это. Подошел буксир, на баке завели буксирные тросы и пытались оттащить корабль от стенки. Ничего не помогало, силой ветра его прижало наглухо к пирсу, а толстущие стальные буксирные тросы стали лопаться, как нитки. Все это сопровождалось снопами искр, как при сварке. Я был в отчаянии, ибо очень боялся, что кому-нибудь эти лопающиеся тросы оторвут ноги. Такие прецеденты уже бывали на флоте. Капитан буксира через мегафон, перекрывая шум ветра, беспрестанно матерился и давал указания нашим боцманам. Все было тщетно.

Через дежурного по бригаде позвонили командиру о ситуации. Догадались ввести машины и через какое-то время, когда корма была уже основательно смята, прибежал больной командир. Он срочно поднялся на мостик, где в панике бегал старпом, отдавая по телефону и мегафону какие-то приказания швартовым командам. Я поспешил на мостик, где ногой чуть не оборвал провод телефонной связи «мостик-корма». Заметив это, командир впервые за нашу совместную службу обматерил меня. Выбрали якоря и средним ходом командир резко оторвал корабль от стенки, заодно сорвав со швартов два соседних корабля. На середине бухты отдали якорь и развернулись носом к ветру. Сразу стало легче. Командир буквально сполз с мостика в свою каюту. Дело было сделано. Утром подсчитали убытки. Корма почти до химкладовой была смята, бестолку лишились тридцати матрасов, оборваны кормовые и носовые швартовы, изуродованы все кранцы, издерганы нервы у всей команды, принимавшей участие в борьбе со стихией. Утром пошел посмотреть командира. Ему стало несколько лучше, но температура тела еще была повышенной, а главное, беспокоила резкая слабость.

— Ничего, доктор, не то переживали и это переживем. Но вони будет, хоть противогаз надевай. В этом я уверен. Уже сообщили, что к нам высокая комиссия прибудет, нашу корму изучат и «пряники» раздадут, — заключил он.